Читать «Белорусские поэты (XIX - начала XX века)» онлайн - страница 85

Раз, в день поминальный, домой возвращаюсь Ровнехонько в полночь… а мрак непроглядный! Не то чтоб уж вовсе валюсь, но шатаюсь То вправо, то влево, хвативши изрядно. Иду, рассуждаю: теперь нам раздолье, Иль при панах было более сладко? Считаю по пальцам: двенадцать до воли Я прожил годов да при ней — три десятка, Приказчик там был, комиссар, старшина, Бурмистр, экономка, лесничий, паны. И в руки была им нагайка дана, И каждый охоч был до нашей спины… А нынче… Ой, что-то невесело вроде! Не больше ли с волею стало панов? Не больно свободно при этой свободе… Стал новых панов я подсчитывать вновь: Староста, сотский, писарь и дале: Посредник, урядник, асессор и суд, Съезд мировой, присутствие, сход… Аж волосы дыбом от ужаса встали, Аж пальцев не стало, чтоб кончить подсчет, — А как же без пальцев кормить этот люд?.. Бреду я… как вдруг — провалиться мне! — там Ну точно покойный стоит эконом. Вгляделся я — он-таки, право, он сам: И стриженый ус, и нагайка при нем. Худой только — ребра все можно счесть, — Кожа да кости и белый как снег, Только на сердце пятнышки есть И пятна на пальцах — видно, за грех… «Братец мой, — молвит, — братец Матей! Спаси мою душу из пекла, Вырви от подлых чертей, Чтоб вечных мучений она избегла! За двадцать пять лет, что в пекле томился, Грехи искупил, ото всех я отбился, Только один липнет к сердцу смолой, Пятном он чернеет несмытым: При жизни с твоей согрешил я женой, Да и ты ведь невинно был битым. Ох, спустись-ка со мной, зачерпнувши воды, Ты к нам в пекло, до самого дна, И прости уж, что встарь, когда был молодым, Мне твоя приглянулась молодка-жена. И водой ты на сердце мне брызни, Матей, Буду бога молить за тебя, за детей!» Заплакал я с горя, но зла к нему нет. Натерпелся и он; хорошо, хоть живой! Весь иссох на огне, превратился в скелет. «Что ж, взгляну я на дива, спущусь за тобой!..» И чудес же там, братцы, в том пекле! В котле Черти грешников варят в кипящей смоле, Тащат, рвут на куски, запрягают их в воз, Тянут крюком кишки, а зубами за нос; Рвут ногтями лицо, тычут в очи колом, Как сапожный товар, зачищают ножом. И кого же там нет? Там и пан и батрак, Эконом и мужик, генерал и солдат. А уж девок да баб — скажем так: Ровно втрое томится там, брат! Кто за что: бабы все — за язык, до одной, И у каждой язык — с полотенце длиной. Обдирает их нож, обжигает смола, Но очистить нельзя языки добела. Много там молодиц, изменявших мужьям, И красавиц, и сводней седых. Видел многих знакомых я там, Но уж я не затрагивал их. Мужики в небольшом там числе, И всё больше паны, кто богат. На тот свет, отстрадав на земле, Как по маслу уходит наш брат. А панам трудновато терпеть Без привычки… Так стонут, что страх! С виду пан — здоровенный медведь, Черт же в дышло запряг — и трах-трах В хвост и в гриву! Знай хлещет кнутом, Морду крутит вожжами, за космы дерет, Только пыль по дороге столбом — Вихрем пан воз чертовский везет. Господа там и строят, и жнут, Подметают, пасут там свиней, А смолу точно мед они жрут, Натаскали уж горы камней,— В пекле надо им вымостить дно… Только проку и толку от них ни на грош; На земле от работы их горе одно,— Ну и там точно то ж! Из ксендзов-то, я думал, там нет никого, Только глядь — ан и ксендз тут сидит. Черт кругом обложил кучей денег его, Подпалил их, и ксендз вместе с ними горит. А другой там подвешен, да как! И сказать мне об этом-то стыд: Покраснел он от срама, как рак, Очи жмурит, как кот, и горит. И честит его баба, кляня, Так ругает, что слушать нет сил… Обругай кто-нибудь так меня, Я давно б его со свету сжил. Становой, старшина тоже тут. Этим деньги все черт соберет, Скрутит туго деньжонки те в жгут Да и в горло воткнет и колом пропихнет, Керосином польет их потом — И пылает тот жгут в горле жарким огнем… А народу там! Всякого званья и лет, Роду-племени всякого, всякого веку… Кто не жил на земле, лишь того там и нет, Не дай бог туда угодить человеку! Насилу пролез я в закут, где тяжко Мой эконом искупает грех, Черт и его гоняет в упряжке — Вспотел, бедняга, пить просит у всех. Я в лицо ему брызнул водой — Он обрадовался, как дитя, И так потянулся к чернильнице той, В которой я воду принес для питья, Что тут же исчезла вода моя вдруг. А сам эконом побелел, как дым, Расплылся, рассеялся паром вокруг И облачком тихо растаял седым. Не помню, как вышел из пекла того… Очнулся я в хате на печке уж днем. Все плачут кругом — не понять, отчего? Во мне ж всё горит и печет, как огнем, Трещит голова, ноют кости и тело, И нет больше мочи от жажды страдать. Напился и снова упал, помертвелый… Вот так довелось в пекле мне побывать!

<1891>