Читать «Белорусские поэты (XIX - начала XX века)» онлайн - страница 82

Из Окружного бумаги прислали, Что после коляд назначается суд. А люду немало в остроге держали, И больше безвинные мучились тут. Был, правда, из банка панок вороватый И писарь, в подделке бумаг виноватый. И я тут сидел, а за что меня взяли — Ни сам я, ни судьи б о том не сказали. А писано так: «Уничтожен им знак…» — Колок на меже. (Был как сгнивший бурак, И чирьем торчал на загоне моем.) Его сковырнул я, наехав конем. А чтобы мне трубку палить без огнива — Костер разложил я на пахоте живо, Колок расщепив… И, посеявши гречку, Вернулся домой, завалился на печку. А утром, чуть свет, ко мне сотский стучит: «Скорей собирайся, урядник велит — Приехал и всех созывает на поле, Чего-то записывать там в протоколе». Пришел я, урядник на всех наступает: «Чья эта граница? — кричит, угрожает.— Кто знак самовольно спалил межевой? Сознайтесь! Когда учинен был разбой?» Урядник строчит себе… Я же смеюся: «Ох, страшно. Уж больно тебя я боюся! Знать, брат иль отец тебе этот гниляк, Что ради него ты усердствуешь так! Иль, может, один он и есть твой земляк? А может, он высших чинов нахватал: Исправник иль, больше того, — генерал? Приблуда! Вали-ка обратно живее! Дохнуть уж нельзя тут от вас, лиходеев! И все вы, как кол этот старый, сгниете, Народ же с родимой земли не сживете! Вас так же кобыла моя сковырнет — Не то что наедет, а только чихнет…» Сельчане хохочут, — мол, выкуси, гад! — Любой утопить бы урядника рад. А он, что скажу я, всё пишет и пишет, Еще переспросит, чего недослышит. Меня же такой тут задор разобрал, — А рядом, на поле, мой дядька пахал,— Я кнут его взял, половчей раскрутил И трижды урядника сзади хватил. А он закричал: «Караул! Тут разбой!..» И вновь записал, торопясь как шальной, Вскочил на коня и — айда прямиком. Народ же от смеху аж плачет кругом. Смеемся себе сгоряча, невдогад: Урядник — начальник, не то, что наш брат. Неделя проходит, вдруг сотский несет Повестки: начальник нас в волости ждет. На тройке уж он прилетел со звонком, Вести будет дело под строгий закон. С зарей собрались мы, куда ж тут деваться! Мужчин два десятка и женщин двенадцать. Идти же нам надо две мили до места; Пошли, а зачем — никому не известно. Один говорит: «Верно, вышел указ, Чтоб лишние подати скинули с нас». Другой — что прибавят земли, а оброк Отменят, кто выплатить к сроку не смог; А бабы: «Епископа нам воротили И розгами выдрать панов присудили За то, что всё продали немцам, враги, А сами залезли в такие долги, Что по уши в банках и кассах сидят, Бросают поместья, в Париж норовят; Леса все торговцам успели смести, Живут, только б день как-нибудь провести». Но толком никто в это утро не знал, Зачем нас к начальнику сотский призвал. Явились. Начальник, действительно, здесь. Выходит в мундире, начищенный весь. «За что вы урядника вздули, ребята? Он еле, бедняга, добрался до хаты». — «За то, — отвечаем, — что жаден, пролаза, Яичницу любит, курей и колбасы; Особенно нюхать повадился в хатах, Где баба одна, а хозяин в солдатах; Свиньею пасется у нас в огороде, Гони его в дверь — в окно он заходит. Всё, что ни увидит в дому, — вымогает, Не то что в кладовку — в карман залезает. На поле столбец — и его ты не трожь. Того же не видит, где правда, где ложь. Знай пишет да всех обижает и злобит, И нам он — как кашель при тяжкой хворобе». Мы этак лопочем, а пан себе пишет, И жалоб он наших как будто не слышит. А после читает: «Такие-то люди При службе урядника рвали за груди, Призналися сами — как, чем его били, И знали, что этим закон преступили, Что шли против власти, открыто грозились, Урядника кончить селом сговорились. Я ж, главный зачинщик, спаливший колок, Я в бунт мужиков неразумных вовлек, А значит, в острог меня надо упечь, Престрого судить и позорче стеречь». Начальник читает, а мне всё сдается, Что он над людьми и над правдой смеется: Равны пред законом и пан и мужик, Так чем же урядник, индюк тот, велик? Коль он тебя треснет — терпи и ни слова, Его ж не касайся, как Юрья святого. Так думалось мне, но случилось не так: Урядник на службе — то, брат, не пустяк, И ты с ним носись, как с болячкой какой, Он — это не он, он — артикул живой, Разделы, статьи и все своды закона! Мужик перед ним — всё равно что ворона. Сдавалось мне прежде: кто б ни был глупец — Пускай он вельможа, богатый купец, В мундире расшитом, в жупане ли новом,— Как был, так останется он безголовым. И нюхом такого почует собака, Везде ему будет «почет» одинаков. И присказка есть, что господь — не овца, Он метит и глупого, и шельмеца. Законы ж и думы простого народа — Что ночь и что день, что тюрьма и свобода. Вот этих законов понять я не мог, За то и попал арестантом в острог. И тут уж глаза мои всё увидали, Всё понял, как в царскую хату загнали. А ныне учить поведут меня в суд, Чтоб я уважал и начальство, и кнут, И столб, что гниет на меже у дорог, — Всё это навеки назначил нам бог!

<1891>