Читать «Восьмой дневник» онлайн - страница 102

Игорь Миронович Губерман

* * *

Шальная, крутая, пропащая,

без рамок отселе доселе,

поэзия – баба гулящая,

однако отнюдь не со всеми.

* * *

Сегодня очень остро я почувствовал,

какой я в этой жизни гость случайный,

как будто ненароком поприсутствовал

на собственной кончине беспечальной.

* * *

Есть женщины железной хватки

и вида дивного наружного –

мужей меняя, как прокладки,

в конце концов находят нужного.

* * *

Я прочитал у древних греков

и отыскал в себе самом:

весьма смешно у человеков

довольство собственным умом.

* * *

Порывов дурачиться более нет,

серьёзность со мной неразлучна;

я сделался взрослым на старости лет,

а это обидно и скучно.

* * *

Когда струящийся ислам

затопит мир, как половодье,

то всем сегодняшним ослам

накинут сёдла и поводья.

* * *

Я людей неохотно прощаю –

удивительный старческий грех,

но на небе зато – обещаю,

что ходатаем буду за всех.

* * *

По миру теплится медлительно

вражда народов и племён,

и миру очень удивительно,

что до сих пор не взорван он.

* * *

Приблизившись к таинственному краю,

храним покуда промыслом Господним,

я тихо сам с собой в снежки играю

запомнившимся снегом прошлогодним.

* * *

Приятно думать, что еврейство

и всё, что в мире есть еврейского, –

сосредоточие злодейства

и хитроумия злодейского.

* * *

Не надо глубоко в себе копаться,

отыскивая сумерек явление:

люблю я засыпать, а просыпаться

теперь уже люблю гораздо менее.

* * *

Куда чуть зорче ни взгляни,

одна и та же вьётся нить:

толпа всегда кричит: «Распни!» –

чтобы потом обожествить.

* * *

Любимый у Творца эксперимент –

менять земной истории течение,

а лучший в этих играх инструмент –

общественное умопомрачение.

* * *

Сейчас любая залепуха,

поскольку смутные года,

летит в распахнутое ухо

и застревает навсегда.

* * *

Я близко знаю этих двух,

я предан им до гроба,

но если слились быт и дух,

то мучаются оба.

* * *

Жить на свете я очень люблю,

но не шляюсь по скользким эльбрусам,

ибо дома здоровье гублю

с удовольствием я и со вкусом.

* * *

И зову, и жалею, и плачу,

понимая, что кличу напрасно

ту недолгую в жизни удачу,

когда всё было просто и ясно.

* * *

Нас вечно искушает невозможное,

несбыточное манит наши души;

пускай недостижимое и ложное,

но чтоб высокий зов ломился в уши.

* * *

Я стал писать печальнее, но тоньше,

настала философская пора,

и если проживу немного дольше,

то вылеплю шедевров до хера.

* * *

Как ни живёшь, а в результате,

когда, по сути, песня спета, –

на что я жизнь мою потратил?

И нету связного ответа.

* * *

Скит, затвор, берлога, келья –

я сюда хотел давно,

есть запас еды и зелья,

книги, мысли и окно.

* * *

Удачная случилась колея,

в которую забрёл гулящий дух,

и деньги зарабатываю я,

себя же самого читая вслух.

* * *

Желанием лишить себя корней,

упрочившись во времени-пространстве,

заметно отличается еврей,

который выживает в чужестранстве.

* * *

Ещё живу, отбрасывая тень,

и я её достойно наградил:

она одна выходит за плетень,

которым я себя огородил.

* * *

Тупая поступь непреложности

слышна во времени текущем,

и умственной не надо сложности,

чтоб догадаться о грядущем.

* * *

В России что-то с почвой не в порядке –

я веру в молодёжь не хороню,

но овощи растут на этой грядке,

заметно загнивая на корню.