Читать «Сказки времен Империи» онлайн - страница 439

1975

От издателя

1

Если вы держите эту книгу в руках, возможны два варианта: или вы ее купите, или нет. Если же купите, возможны два варианта: или прочтете, или не прочтете. Если не прочтете, то и бог с вами. А если прочтете, возможны два варианта: или она вам покажется совершенной ерундой и ужасно разозлит, или покажется вашим личным дневником и станет на всю жизнь любимейшей. Если разозлит, то и до свидания. А если станет любимейшей, поздравляю, вы наш.

2

Эта книга издается к семидесятилетию автора, Александра Житинского, моего самого любимого писателя.

То, что он мой любимый писатель, — факт моей биографии. А факт его биографии — что в России (и в мире, потому что значительная часть настоящей России разъехалась) существует количественно небольшая, но сплоченная и верная прослойка, которая любит Житинского очень сильно и считает его наиболее полным выразителем собственных мыслей и чувств. Как известно, чем уже круг, тем сильнее чувства. Житинский близок сравнительно немногим — ну, может, пяти, может, семи процентам всей читающей аудитории вообще. Но близок до такой степени, что каждый его текст и даже живожурнальный пост страстно ожидается и бурно обсуждается, и подписаться мы готовы практически под всем, что Житинский говорит и пишет. Выражаясь официально, он с наибольшей полнотой и отчетливостью манифестирует некий социальный, а пожалуй, и человеческий тип, и тип этот был самым ценным результатом советской истории. В советские времена ему было по разным причинам неуютно, а в постсоветские он по разным причинам невозможен и дышит через очень узкую трубочку, в которую кислород поступает непосредственно из будущего.

Определить этот тип трудно. Сам Житинский многажды пытался дать ему название — «олух царя небесного», «дитя эпохи», «воздухоплаватель», — но, как известно, сфокусироваться на себе труднее всего. Правильней было бы, наверное, назвать его сквозного героя (и автора) советским идеалистом, поскольку советская власть, несмотря на массовые репрессии и отсутствие товаров массового же спроса, порождала еще и некоторый идеализм, поскольку говорила правильные слова. На этих идеалах творческого труда и всечеловеческого братства был воспитан лирический герой стихов, а потом и прозы Александра Житинского. Но, будучи от природы умен, ироничен, а также наделен необычайно тонким чутьем (которое и есть в сущности бытовой псевдоним интеллекта), он примерно понимал, как эти слова соотносятся с реальностью. Не только с реальностью так называемого развитого социализма, в котором он сформировался как писатель, а и с человеческой природой вообще — косной, завистливой, хищной, героической, возвышенной и т. д.

Вдобавок Житинский от природы наделен удивительным даром сочинять сюжеты — не достаточно простые метафоры, как делали многие фантасты и сказочники разных времен, а именно свободные фантазии, иногда абсурдистские, иногда хулиганские. Они были очень точны не в социальном или бытовом, а в эмоциональном смысле — то есть транслировали те настроения, в которых сочинялись. А главным состоянием советского мечтателя Житинского был, так сказать, элегический восторг — или, точней, очень сильная и радостная тоска. Этой городской тоской были проникнуты и его ранние стихи, и более поздние повести. Повесть была основным жанром прозаика Житинского, потому что иронические и поэтические миниатюры довольно быстро начали ему казаться чем-то претенциозным. Повести эти были двух типов. Одни веселые — главным образом это повести о младшем научном сотруднике Петре Верлухине. Другие серьезные, принадлежащие к славной петербургско-ленинградской традиции фантастических гротесков и зачастую слегка стилизованные под «петербургский текст» — под Гоголя, Достоевского, Хармса, Каверина, — каждый по личному вкусу назовет еще десяток авторов, работавших в этой манере. Житинский был, кстати, не одинок.