Читать «Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы» онлайн - страница 186

Дело было не во взаимоотношениях старой знати и шляхетства. Те и другие перемешались в кружках и группах, в разной степени враждебности Верховному совету.

Внутри этих кружков и групп знать прекрасно договаривалась со шляхетством" И все они в конечном счете зависели от позиции гвардии.

Гораздо убедительнее Ключевский говорит о смещении политических представлений и у знати, и у шляхетства, о практическом неумении осуществить реформу власти. Он говорит о вопиющих тактических ошибках верховников. Он говорит об одиночестве князя Дмитрия Михайловича: "Сам Голицын объяснял неудачу своего предприятия тем, что оно было не по силам людям, которых он призвал себе в сотрудники". И далее, приводя знакомые нам слова Голицына о пире и недостойных гостях, Ключевский не без горечи пишет: "В этих словах приговор Голицына и над самим собой: зачем, взявшись быть хозяином дела, назвал таких гостей, или зачем затевал пир, когда некого было звать в гости?"

Тут великий историк совершенно прав, и объяснение происшедшей катастрофы лежит в области не столько социальной, сколько общеисторической психологии, мощно влияющей на результаты политических движений. Недаром же Милюков написал о 1730 годе не академическое исследование, но свободный этюд и рассматривал поведение людей и групп внутри конкретной ситуации не с точки зрения их соответствия или несоответствия закономерностям процесса, но исключительно с точки зрения оправданности или неоправданности их конкретных поступков. И князя Дмитрия Михайловича он внимательно и сочувственно очерчивает более как личность, чем как деятеля.

У Ключевского-историка тоже были свои личные пристрастия. Он не любил русское дворянство и относился к нему без особого уважения. И, оценивая его, не видел того, что видеть не хотел. И когда он как одну из причин поражения конституционного порыва выдвигает полную несамостоятельность шляхетства, бывшего, по его мнению, у фамильных людей на побегушках, то согласиться с этим никак невозможно. Свидетельства Феофана о замыслах некоторых шляхетских компаний "оружной рукой" напасть на верховников, ожесточенные споры внутри конституционного шляхетства в канун переворота — все это свидетельствует о высокой степени самостоятельности мелкого и среднего дворянства.

Но эта самостоятельность — сама по себе бессистемная — тянулась к системе, регулярности. Недавно высвободившееся из петровской "тесноты", сразу же попавшее под тяжелую руку Меншикова, а затем травмированное самодурством Долгоруких, шляхетское сознание жадно искало, но с трудом находило ориентиры. После 19 января оно захмелело от предчувствия свободы.

Шляхетство, еще не способное к саморегуляции, пугающееся собственных порывов, по привычке жаждало регуляции внешней, но при этом отчаянно боялось снова оказаться в тисках жесткой власти.

Этот психологический парадокс делал поведение шляхетских групп разных направлений непредсказуемым и хаотическим. Этой особенностью шляхетского сознания, задохнувшегося от обилия возможностей и растерянного, объясняется как мгновенно возросшее влияние Татищева, так и провал его попыток ввести политическое поведение своих соратников в подобие системы.