Читать «Дагестанские святыни. Книга первая» онлайн - страница 122

Однако горькие чувства и печальное настроение в какой-то момент неожиданно прерываются проникновенным выражением затаенной, не подвластной рационалистическим рассуждениям, опрокидывающей скепсис, жалобы и пессимизм, неистребимой любви к жизни:

Смерть – это страшная разрушительная сила, уносящая с собой и превращающая в прах и тлен все самое замечательное и ценное – женскую красоту, молодецкую удаль, золотые руки мастера-умельца, знания и мысли ученого, дружбу двух людей, любовь двух сердец – вот трезвый, реалистический вывод, итог наблюдений поэта-рационалиста. И нет в элегиях ни строчки, рисующей потусторонний мир и радости, ожидающие там правоверного мусульманина. Поэт весь здесь, в этом «грешном», но таком милом и дорогом сердцу мире. Перед нами страстный жизнелюб, ценитель простых, человеческих, земных радостей – семьи, друзей, света, тепла, домашнего уюта и т. д.

Как апофеоз человеку звучат полные оптимизма и веры в бесконечность жизни и человека на земле и строфы элегии «Как прожженная кожа», обращенные к смерти.

Нетрудно заметить в элегических раздумьях Али-Гаджи и социальные мотивы. Жизнь не имеет цены, «не стоит даже пеньковой веревки» («Как прожженная кожа») не только потому, что она преходяща и скоротечна. В тысячу раз тяжелее ее делают царящие в ней жестокость, несправедливость, неравенство.

В большей или меньшей степени во всех своих элегиях Али-Гаджи затрагивал вопрос о социальной несправедливости и неравенстве. Наибольшей глубины и эмоциональности при этом он достигает в элегии «Надежда» («Хьул»).

Общим для широкого и многообразного круга размышлений и переживаний поэта, развернутых в «Надежде», становится их внеличность. Скорбь и грусть, пронизывающие насквозь элегию, не связаны с собственными неудачами поэта, равно как и мечты его не о личных успехах и благополучии. Они глубоко общественны и вызваны тяжелой судьбой и страданиями народа, простых тружеников. С болью смотрит он на истончившиеся и иссохшие от непосильной, бесконечно («тысячи лет») тянущейся, изнурительной работы крестьянские руки и не может удержаться от гневного возмущения тем, что они не принадлежат своим владельцам, «стали слугами чужих», не могут обеспечить им самого необходимого.

В отдельных своих частях «Надежда» предвосхищает будущую романтическую элегию. В ней очень сильны мотивы неправедности и порочности самих основ существующего миропорядка, моменты протеста против социального зла.

В целом еще очень наивны и иллюзорны представления поэта о мире всеобщего благоденствия, о его устройстве, но он, тем не менее, осознает, что нужно народу: «солнечная свобода» – освобождение от притеснений, нищеты и одновременно прекрасный мир единства и равенства.

Таким образом, мы убеждаемся, что в руках искусного мастера элегия становится не только средством оплакивания трагических утрат и выражения горестных переживаний и настроений, но и сложным по содержательному и художественному составу жанром, способным поднимать животрепещущие морально-этические, социальные и собственно философские вопросы.