Читать «Полежаев» онлайн - страница 2

И вотОкаменей,Как хладный камень,Ожесточен,Как серный пламень, —

Полежаев встречал уже в своей душе последний день и тень последней ночи – и погибал.

Я погибал,Мой злобный генийТоржествовал —

обычный патетический мотив его поэзии. И в гибели своей он вспоминал, как много было ему дано, какую яркую жизнь, какое буйство душевных сил сменяет собою нравственная смерть.

Много чувства, много жизниЯ роскошно потерял, —

в роскошной растрате бурно протекала его душа, и теперь она убита, попрана, унижена.

Но зачем же вы убиты,Силы мощные души?Или были вы сокрытыДля бездействия в тиши?Или не было вам волиВ этой пламенной груди,Как в широком чистом поле,Пышным цветом расцвести?

И не только тоска удручает его по этой былой оргии душевных напряжений, но и ненависть к тем, кто его погубил, к «безответственному разбою» власти. И он призывает небо, чтобы оно громами своими покарало землю тиранов:

Где ж вы, громы-истребители,Что ж вы кроетесь во мгле,Между тем как притеснители —Властелины на земле?

Страстности его внутренних сил могла отвечать война, на которую он был послан, война с кавказскими горцами, с этими людьми-орлами, и она действительно вдохновила его на несколько красочных поэм, где колоритно рисуются баталия, «изыскательные штыки», кровавый пир сражения и весь этот прекрасный в своей мятежности Кавказ, свидетель Прометеевой казни. Но и там, где «витийствует Беллона», среди кровавого красноречия войны, поэт, ставший солдатом, не находит себе покоя и все чувствует на себе, как пленный ирокезец, его песни, чужие цепи, оковы рока, это космическое самовластье, от которого гибнет «атом, караемый судьбой». Жертва политического самодержавия, он последнее расширял и придавал ему размеры мировые.

Что ж мне в жизни безызвестной,Что в отчизне повсеместной?

Повсеместная отчизна – все равно что отсутствие всякой отчизны.

В пафосе своем Полежаев и море мерит жадными очами, чтобы пред лицом его поверить силы духа своего, – безмолвный поединок человека и моря, обычное состязание нашей и «свободной» стихии. И он, атом, предлагает безбрежному морю глубокие космогонические вопросы:

Что ты? Откуда? Из чего?Игра случайная природы,Или орудие свободы,Воззвавшей все из ничего?Надолго ль влажная порфираТвоей бесстрастной красотыОсуждена блистать для мираИз недр бездонной пустоты?

Тот же пафос, пламенное горение духа сказывается у Полежаева и в его отношении к женщине. Ненасытным огнем трепещет его любовь, и он часто воспевает свидания, любовь не утоляющие; когда он говорит о женских глазах, эти глаза непременно черные, «огневые стрелы черных глаз», и локон – тоже черный, «локон смоляной». Какой-то чад у него в уме и сердце, и разгулен праздник его чувственности, на который он зовет цыганку, дарящую «африканские цветы» наслаждения. Он отдается «преступной» мечте об алом шелковом бешмете; ему сладостно преодолеть упорную стыдливость женщины и самый стыд превратить в бесстыдство. Да,