Читать «Козлов» онлайн - страница 2

Добрый человек, он встретил на своем пути огромное искушение перестать быть добрым, но преодолел его. Однако бороться с этим соблазном, с гордыней несчастья, с прелестью справедливого ропота ему, быть может, пришлось, так как тишину его духа, религиозную воспитанность его помыслов все же прерывают некоторые мотивы вольницы, и он (по крайней мере интеллектуально) понимает Байрона, и море, зеркало Бога, и кровь; он берет у английских поэтов темы героические и восклицает: «Ах, иль быть свободным иль совсем не быть!» И во мраке его слепоты еще ярче загорались для него блуждающие огни фантастики. Он переводит и создает баллады о безумной отваге, о разбойнике, и в стихах, полных звучности и силы, вслед за Вальтер Скоттом, поет младого Беверлея, похитителя невест, и так музыкально и задорно кончает свою повесть о нем:

В погоню гналися по рвам, по холмам,И Мюсгрев, и Форстер, и Фенвик, и Грамм;Скакали, искали вблизи и вдали —Пропавшей невесты нигде не нашли.В любви всех вернее, а в битвах смелей —Таков был отважный, младой Беверлей!

У него есть влечение на чужбину, в грезы, в даль воображения. Он восторженно поет Италию, Торкватову землю, мечту своих незрячих глаз:

Ты не была, не будешь мною зрима!Но как ты мной, прекрасная, любима.……………………………………………Скажи земле певца Иерусалима,Как мной была прекрасная любима.

Он грезит о Венеции, где пел Байрон, и так своеобразно из тихих уст Козлова слышать, что там, в Венеции, меж гробами – … «тень грозная свободы дней былых» и «там в тишине как будто слышны стоны пленительной, невинной Дездемоны», – его любимой Дездемоны, чью песню про иву, зеленую иву он так чудно повторил внутренне созвучными русскими звуками и к чьей тени он обратился с такою лаской и любовью:

Дездемона, Дездемона!Далека тревог земных,К нам из тучи с небосклонаТы дрожишь звездой любви.…………………………………………И мольбе твоей и стонуАфриканец не внимал;В страсти буйной ДездемонуОн для сердца сберегал.И любовник безнадежный,Звездный мир страша собой,Все кометою мятежнойОн стремится за тобой.

Но все мятежное, далекую и смелую мечту, победило мирное мерцание-восковой свечки в руках у богомольца, и господствующей нотой поэзии Козлова является упомянутая уже покорность жизни. Он свой крест несет терпеливо и сам указывает, что его утешает в ею слепоте.

Прежде всего и больше всего он – семьянин. Он никогда не стесняется показать себя читателям в кругу жены и детей.

Моя жена и мать моих детей, —

ей посвящает он свою поэму, ей посвятил он свою жизнь. Хотя быстро, быстро пронеслось его золотое счастье, «солнце в полдень закатилось» (закат, пришедшийся на полдень!..) и рано Божий мир стал уплывать от его глаз, медленно и неуклонно унося от него все свои декорации: и небо, и зеленые луга, и во тьме ночной зажженные звезды, – но это исчезновение Козлов умел заменить и эту пустоту заполнить. С необычайной трогательностью говорит он в послании к Жуковскому, что, когда уходили от него все зрелища вселенной, он не взглянул ни на поле, ни на рощи, он «забыл проститься с небесами», – он хотел в последний раз насмотреться на жену и детей, запечатлеть в своей душе «очам незримый образ их». С отчаянием и тоскою он устремлял на них свои тускнеющие взоры, – какая трагедия отца, перед которым навеки застилается «милый вид» его детей! И возникает еще другое тонкое мученье: