Читать «Мы - псковские!» онлайн - страница 17
Владимир Маркович Санин
Всего в совхозе триста коров, упитанных и веселых. Прошло то время, когда именитые рысаки при встречах высокомерно от них отворачивались, как аристократы от плебеев; волышевские коровы нынче не какие-нибудь худородные скотинки, а племенные, с длинной родословной и звучными титулами. Мы посетили их во время обеда. Можете назвать меня верхоглядом, но я не заметил ни одной коровы, которая жаловалась бы на плохой аппетит. Перед каждой из них возвышалась гора зеленых деликатесов и полупудовый брикет соли. Тщательно, как подлинные гурманы, коровы прожевывали каждый кусок, облизывали соль шершавыми языками и время от времени нажимали мордой на рычаг автопоилки. В жизни я не видел такой дружно жующей компании. Три сотни голов — представляете, сколько нужно еды, чтобы накормить такую ораву? Корова со своей примитивно-отсталой моралью живет по формуле: «Ты — мне, я — тебе», и смелые попытки отдельных колумбов науки вырастить сознательную корову, пренебрегающую первой половиной формулы, пока не дают обнадеживающих результатов. Поэтому директор, вставая с постели, думает о кормах, вертится вокруг них весь рабочий день, засыпает с мыслью о зеленой массе и видит во сне сенокос. Если глубокой осенью окажется, что на каждую корову запасено две тонны сена и тонн десять — пятнадцать силоса, директор просветлеет лицом и спокойно уедет в санаторий, чтобы привести в порядок поизносившиеся нервы.
Сытая корова — благодарное животное. Усилиями энтузиастов в совхозе создано высокопродуктивное стадо, с наиболее высоким в области надоем — до четырех с половиной тысяч литров на среднестатистическую корову. Недавно в стаде были разоблачены несколько саботажниц, которые, потеряв стыд и совесть, ухитрялись высасывать свое молоко. Этих коров подвергли позорному наказанию: на их морды надели колючие рогатки. Теперь преступницы исправились, ведут себя хорошо и могут честно смотреть в глаза подругам.
Большое впечатление произвела на нас гигантского роста корова по имени Муха. Сорок шесть литров в день — признайтесь, эта цифра заслуживает уважения. Мы хотели было взять автограф, но Мухе было не до мирской суеты: четыре дня назад она стала мамой совершенно очаровательной черно-белой телочки. Но когда мы во всеуслышание заявили, что дочка — вылитая мама, польщенная Муха смягчилась и великодушно позволила нам стать крестными. Кроху назвали Медея. Со смышлеными черными глазами, не по годам развитая, Медея, безусловно, не заставит нас краснеть за нее.
Простившись с Мухой и ее семейством — рядом квартируют три старшие дочери, которых мама тоже не стыдится, — мы отправились на сенокос. Дни стояли удивительные. Над землей плыло щедрое солнце, на небе — ни облачка, о чем еще можно мечтать в золотую пору сенокоса? К сожалению, я не могу воспеть кольцовскую романтику косьбы, если позволительно назвать романтичной самую тяжелую в деревне работу. Дело в том, что Василий Георгиевич, при всем своем искреннем уважении к поэзии, обеспечил совхоз прозаическими сенокосилками, которых, быть может, не уложить ни в один стихотворный размер, кроме гекзаметра, но которые зато косят как черти. На одном участке заготовки сена, однако, все еще используется ручной труд. Как легко догадаться, здесь работают женщины, они граблями сгребают сено в копны. Потом подъезжает юркий тракторишко и отвозит копны к скирде, возле которой рычит в ожидании трактор со стогометателем — грозной на вид машиной, ощетинившейся длинными острыми зубьями. Стогометатель подхватывает две-три копны, поднимает их на должную высоту и опускает на скирду. Здесь уже работают мастера высокой квалификации: уложить скирду в 25 — 30 тонн — дело нешуточное...