Читать «Юрий II Всеволодович» онлайн - страница 34
Борис Васильевич Дедюхин
— Яман! Бил яман! — гневно выкрикнул сотник.
Толковин не успел перевести его слова «Плохо! Очень плохо!», потому что в этот же миг в горло сотнику впилась остроконечная каленая стрела. Все оглянулись в ту сторону, откуда она прилетела. С холма под уклон гнались верхом на конях половцы во главе с ханом Котяном, который в ярости крикнул:
— Им веры нет! Всех зарубить надо!
— Не трогать толковина! — успел упредить расправу над переводчиком Мстислав Удатный.
Удатный и зять его Даниил ехали конь о конь молча, понурившись. Расправа с безоружными татарами была обоим не по душе.
— Они коварно обошлись с половцами и столь же вероломно поступили бы с нами, — нарушил молчание Мстислав.
— Но они же без сабель, без копий пришли.
— Они бы их потом взяли. А теперь на девять опасных врагов меньше.
— Нет, неправое дело мы совершили.
— Праведного пути на рати нет и быть не может.
— Но ведь совестно же!
— Да, голос совести зовет нас на дела праведные, а рать против безбожных басурман и есть праведное дело.
Даниил не знал, что сказать на это, умолк, но уверен был: не только на его душу легла виной и тяготой расправа над безоружными послами, и сам Мстислав Удатный удручен, и все другие тоже. Даниилу уж приходилось убивать людей в рукопашной битве, но неудержимая вспышка ожесточенности и ненависти к человеку загоралась в его сердце в самый последний миг, когда он видел перед собой вооруженного воина, готового лишить его жизни. Поразив врага, он не испытывал ни раскаяния, ни вины, однако не любил вспоминать об этом, а когда его расспрашивали после похода, как, дескать, это все происходило, уклонялся от ответа, а про себя повторял: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои».
— Если будешь задумываться, если будешь вызывать в душе намерение как-то обойтись без убийства, лучше и на рать не ходить. Иначе и сам сгинешь, и товарищей своих обречешь. — Мстислав раскачивался в седле, говорил негромко, словно бы для себя одного.
— Знаю. Только, отец… — Даниил редко так обращался к тестю, лишь в случаях особенных. Мстислав знал это, потому сразу же обернулся к зятю с настороженностью. — Только, говорю, отец, если снова встретим послов…
— Я уж решил, и князю киевскому сказал: на нарочных, хоть бы это и были злобные татары, меча не поднимать.
— А он?
— Как мы с тобой. Заедино. — Правду ли говорил Мстислав, хотел ли просто успокоить встревожившегося зятя, не понять было. Но зачем-то добавил: — Не будем одним сердцем думать — татары ли, какие ли другие пришлые враги порубят нам головы, как капустные кочаны.
— Погоди-ка, отец… Что это за погост мы миновали? Уж не Татанец ли?
— Он самый. Осталась за спиной Киевская земля, вышли на половецкое поле.
Даниил оглянулся, попытался по лицам дружинников понять: заметили они, что уже простились с родной землей? Но нет, все по-прежнему сидят в седлах глубоко, по-прежнему спокойны и беззаботны. Да и то: со дня, когда Тмутаракань была еще не половецкой, а входила в Черниговское княжество, русские хорошо изучили здешние места. И сейчас шли не вслепую, не наугад, вовремя огибая заполненные вешней снеговой водой овраги и речушки, курганы и соленые озера. Отлогие овраги сменялись не-глубокими долинами, которые переходили в ровную неоглядную степь.