Читать «Горечь таежных ягод» онлайн - страница 150
Владимир Петров
— Я насчет ихней дочки. Видел на стене ее фотографию с мужем. Неплохая девушка.
— Ну и что?
Сержант осторожно шмыгнул носом.
— Мнение мое: любовь — это как в кино. Есть билет — проходи, нету — не обижайся. Такая получается философия.
— Слушай, Вострухин, — едва сдерживаясь, произнес Тихонов. — Ты неплохой парень, но свои киномудрости лучше попридержи при себе. Понял?
— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! Вы не обижайтесь, я чистосердечно. А почему? Потому что я в любовных делах человек опытный. Я этих любовных картин накрутил и насмотрелся столько, что другой с ума сошел бы. Помню, «Соблазненную и покинутую» раз десять крутил — молодежь требовала. Главное в любовных драмах что? Выдержать оптимизм. Это уж точно.
Тихонову очень захотелось включить фонарик и посветить сержанту в лицо. Вострухин, конечно, искренен. Забавный парень, по-своему правильный.
— Так, значит, говоришь, как в кино? — Тихонову стало легко и весело.
— Именно, товарищ старший лейтенант. А киномеханик в этом деле вроде тещи — больше портит, чем показывает.
Тихонов рассмеялся, подумал: откуда Вострухин узнал про его увлечение? Ведь в прошлом году он здесь еще не служил. Наверняка ребята рассказали. Такое ведь не утаить.
На первый перевал вышли в полночь. Ветер бесился, завывал в голых скалах. Свет фонарика слепнул на расстоянии вытянутой руки, и в его призрачном робком луче, будто дым, клубился холодный пар. Дышалось тяжело, ноги дрожали.
Надо было пустить вторую ракету, однако Тихонов, махнув рукой, спрятал ракетницу снова в рюкзак: бесполезное дело. Перевал в тучах, ракету не увидишь и за сто метров.
Потом был крутой каменистый спуск, на котором даже Чалка кряхтел и екал селезенкой, потом, оглохшие от недавней высоты, мокрые от дождя и пота, они переходили вброд леденящую Медведку.
Вострухин оказался невезучим до крайности. Сначала обронил топорик, торчавший за поясом, потом Чалка наступил ему на ногу, на ту самую, которая и без того уже была натерта до кровяной мозоли. И в заключение умудрился потерять во время переправы сапог. Тихонов на берегу его отчитывал: надо же соображать, черт возьми!
Сержант невозмутимо ухмылялся, перематывая запасной парой портянок ногу. Вместо подошвы он привязал бечевкой обломок толстой листвяжной коры.
Тихонов светил ему фонариком, сердито ворчал: куда теперь с ним, с таким? Чалка и так еле дышит, паром исходит.
— Преодолеем, — сказал Вострухин. — Это, я вам скажу, даже лучше. Ведь нога-то какая? Опять же левая, пострадавшая. В сапоге было больно. А теперь, пожалуйста — топай.
— Далеко не утопаешь.
— А почему? Вон я читал: римские легионеры в таком виде пол-Европы отшагали. В одних сандалиях на босу ногу…
Небо стало светлеть, когда они вышли к Березовому седлу, последнему перевалу. Он был невысок, но тропа к нему лежала через каменные зубья россыпей.
Эти несколько километров оказались самыми тяжелыми — два часа они карабкались к вершине. Конечно, могли пойти обходной дорогой, но потеряли бы полдня. А им надо было спешить — за Березовым седлом открывалась Варнацкая падь.