Читать «Горечь таежных ягод» онлайн - страница 134

Владимир Петров

— Понимаю, чего тут не понять, — пожал плечами Худяков. — Изучал когда-то радиотехнику. Значит, не зря нас выпроводили в такую веселенькую погоду.

Белкин хотел сказать, что никто их не выпроваживал, не гнал и не настаивал. Полковник просто попросил, сказал «надо». Они могли не лететь, заставить их никто не имел права — на любом аэродроме сейчас выложен «крест». Но что говорить об этом? Худяков все отлично знает, да и сам тоже добровольно попросился идти в рейс.

— Как они насчет обстановки? Ежатся?

— Нет, — Худяков мотнул чубатой головой. — Ребята крепенькие, вези их как угодно и куда угодно. Им до лампочки. Лейтенант вовсе молчит, ничем не интересуется, а ефрейтор ящик свой обнимает, боится растрясти. Очень письмами интересуется. Как вы считаете: давать ему или не давать?

— Что давать? — не понял капитан.

— Ну, письма. Я ведь недельную почту забрал на их гарнизон. А этот ефрейтор просит: развяжи мешок, покажи, должно письмо быть. Я говорю: нельзя, почта — дело неприкосновенное и мешок под сургучной печатью. В крайнем случае, говорю, этот вопрос может решить только командир, капитан Белкин. То есть вы.

— А ты разве не можешь?

— Я? Не могу. При старшем начальнике не могу. Устав не позволяет.

Худяков ухмылялся, говорил полушутливым тоном, словно лишний раз подчеркивая уважение к командиру. Однако Белкин давно раскусил нехитрый прием своего бортача, с помощью которого Худяков уже не раз уходил от ответственности.

— Как его фамилия?

— Не спрашивал.

— А ты пойди и спроси. Пойди, Федя. Потом развяжи мешок и найди ему письмо, если есть. А печать сними, сорви.

— По вашему приказу, товарищ командир? — опять ухмыльнулся Худяков.

— По твоей доброте, Федя.

— Шутите, командир? А если в том мешке ценная корреспонденция, служебные бандероли? Могут ведь шум поднять.

— А ты их не давай ему. Понял? — серьезно сказал Белкин.

Они с минуту глядели друг на друга, потом Худяков не выдержал, рассмеялся, сунул жвачку в рот и между ящиками полез в пассажирский отсек.

Над крутым изгибом Светлихи Белкин сверил полетную карту: все в порядке, теперь доворот вправо — курс на Варнацкое ущелье. Вдали уже виден главный хребет, гигантским барьером заслонивший горизонт, и там, где сейчас еле заметна зазубрина, белопенная яростная Бурначиха перерезала его пополам.

Самое паршивое, что они летят на юго-восток, уходя от циклона. Он отстает, и, значит, назад им пути нет. Над базовым аэродромом сейчас наверняка хлещет дождь, в столовой летчики и техники потягивают пиво и вспоминают белкинскую «четверку»: понесло же ребят в этакую падеру…

Стремительно нарастали увалы предгорья. Машина взмывала, подскакивала, и это чем-то напоминало барьерный бег: один за другим гребенчатые полоски увалов падали под фюзеляж, убегали назад.

Варнацкий проход постепенно раскрывал свой темный щербатый зев. Жерлом огромного туннеля он уходил в туловище хребта. В памяти возникли три поворота в ущелье: два свободных для маневра и третий — самый опасный: «Зубы». Выход к нему на третьей минуте полета в ущелье. Здесь как в бочке: собственный мотор оглушает дробью сотен отбойных молотков, от грохота рябит в глазах.