Читать «Большая svoboda Ивана Д.» онлайн - страница 92

На фоне оазисов комфорта в Мюнхене, Швейцарии и Каннах это была Нигерия. Однако же любимая “обретшими свободу” людьми. Ругать Нью-Йорк считается среди эмигрантов дурным тоном. Но он помнит Селина. Бессмертные отрывки из “Путешествия на край ночи”. Америка не изменилась, по сути, с 30-х годов.

Поздний вечер. В кабинете Матусевича, теперь Гендлера, люди из Нью-Йорка открывают вторую литровку “Джонни”, включают видик, смотрят “Чапаева”. Под третью бутылку ставят “Крестного отца”. Ржут на тех же сценах. У них, бродвейцев, особый вкус. Они знают, что они – и есть настоящие “гомо совьетикусы”. Они даже не говорят по-английски. Потому-то Вайль и Генис со знанием дела пишут книгу о советском человеке.

Вайль не нравится ему. Это пухлый барин с пышной седой бородой, излучающий ложное благодушие и самовлюбленность. Кто-то окрестил его “Лев Николаевич Вайль”.

Гендлер лучше их всех. Человечней. Он долго объясняет, как надо готовить рыбку барабульку: “Старик, ты варишь ее в пиве. Хотя бы в говенном американском. Слегка перчишь – и с ледяным “Абсолютом ”. Это абсолютное блаженство!”

Его жена – породистая пожилая дама – страдает, по слухам, тяжелым алкоголизмом и жизненной нереализованностью. Вероятно, они бухают на пару. Чтобы спасти ее и спастись самому, Гендлер покинет должность шефа русской службы в Праге и купит домик на озерах в Северной Каролине, где действует сухой закон. Там он будет стрелять диких уток и ловить рыбу – без привычной чекушки.

В кабинете Гендлера ребята из Нью-Йорка многократно прокручивают “Подвиг разведчика”. Говорят, что смакуют эстетику сталинизма. Но Иван подозревает, что им это просто нравится: впечатления советского детства сидят в подкорке глубоко. Мы все остаемся советскими детьми.

Мы помним детство коммунальное, веселое. Пацанов в советской школе, анекдоты на переменах: “У вас продается славянский шкаф?”

Советский русский человек никогда не станет западным. А может, и не надо? Парафразируя поэта – все мы вышли из “Мойдодыра” Чуковского. Из “Чука и Гека” Гайдара. И “Грозы” Островского. Вся эта, блин, школьная программа застряла на генетическом уровне.

… Поздний вечер, станция. Они сидят, пьют в кабинете Гендлера. После копченой колбасы и виски мучает жажда.

– Юра, у тебя “Перье” минералка есть? – спрашивает Вайль.

– Когда мы были молодые в Москве 60-х, у нас не было “Эвиана” или “Перье”, – отвечает Гендлер. – Мы дули воду из-под крана, чтобы запить икоту. И ничего, икота проходила, хотя на дворе стояли будни коммунизма.

На следующий день все той же компанией они идут к Нугзару Шариа – в ресторанчик “Шухер-Келлер”. Нугзар – дородный двухметровый грузин, ярый антисоветчик и русофоб. Но он, смывшись в начале 70-х, успел узнать в загранке и Орсона Уэллса, и Юла Бриннера, и Алешу Дмитриевича. Это придает ему особый статус. Он берет гитару и напевает романсы. Забавляет эзотерическими намеками – мол, доктор Живаго у Пастернака так назван потому, что он живой. Напоминает гостям, что был другом Гамсахурдии. И успел предупредить его: “Звияд, Кремль не выпустит Грузию никогда!” Что и произошло.