Читать «Анна Ахматова. Психоанализ монахини и блудницы» онлайн - страница 23

– Вам звонили насчет вчерашней встречи? – вдруг спросила она.

– Конечно, – я кивнула. – Нам строго запрещено встречаться с пациентами лично, если на то нет специального разрешения.

– И что вы ответили?

– Правду, конечно. Что я заходила к Фаине Георгиевне, а потом пришли вы, и я сразу ушла. Видимо, человек, который наблюдал за вами, сообщил, что я вышла через минуту после того, как вы вошли, поэтому мой ответ вроде бы был признан удовлетворительным.

– Давно вы знакомы с Фаиной?

– Несколько лет, – честно ответила я, понимая, что она проверяет мою откровенность. – Если не считать детского знакомства. Мой отец был у ее отца младшим приказчиком. Когда мне было около трех лет, она уехала покорять Москву, поэтому она меня помнила, а я ее нет.

– Она говорила, что вы обращались к ней за какой-то услугой.

– Не я, мой отец. Просил похлопотать по старой памяти, чтобы меня приняли на работу.

Ахматова не стала спрашивать дальше, а я не стала говорить. Наверняка Фаина Георгиевна и так ей все рассказала. Что поделать, хоть родители и сумели записать меня русской при выдаче паспорта, фамилия все равно выдавала меня с головой. Это теперь я Никитина, и никто не интересуется, как меня звали в девичестве. До поры до времени.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – напомнила я, вновь открывая ее личное дело.

– Вы плохо его сформулировали.

– То есть?

– Думала ли я о самоубийстве? Как поэт – несомненно, и не раз. Как человек, наблюдавший добровольный уход из жизни близких людей, – тоже.

– Вы правы, – согласилась я, – формулировка была расплывчатой. – Думали ли вы о собственном самоубийстве?

– А какого ответа вы ждете?

– Честного.

– Для чего?

– Может быть, вы и не верите в это, но я на самом деле хочу вам помочь.

Она помолчала и вдруг нараспев сказала:

– «Да лучше б я повесилась вчера или под поезд бросилась сегодня…» – и пояснила в ответ на мой недоумевающий взгляд: – Я написала это в Париже, в 1911 году.

Я молчала, чувствуя, что сейчас не надо вмешиваться и задавать наводящие вопросы.

– Я вспоминала графа Комаровского – несчастного, трагического поэта. В то время он был еще жив… Он был сумасшедшим, но болезнь временами отступала, от нее он находил защиту в творчестве и в минуты просветления писал классически ясные стихи. В строгой, литой форме сонета он жаждал покинуть хаос, наступавший со всех сторон на его рассудок. – Она помолчала, и я видела, что взгляд ее потемнел. – Он покончил с собой осенью 1914 года в сумасшедшем доме.

– Вы предвидели, что это случится?

Она кивнула.

– И вам хотелось сделать то же самое? – осторожно поинтересовалась я.

– Нет! – твердо ответила она. – Комаровский был безумен, он покончил с собой в приступе сумасшествия, и с христианской точки зрения он не самоубийца. Его судьба не могла быть образцом для меня или для кого бы то ни было.

– А чья была образцом? – Кажется, я нащупала нужную ниточку.

Ахматова снисходительно улыбнулась.

– Мне довелось пройти через все соблазны Серебряного века. Не мог миновать меня и искус добровольного ухода из жизни. Этому греху поддавались многие поэты: Виктор Гофман, Надежда Львова, Всеволод Князев. Пытался покончить с собой и Николай Гумилев…