Читать «В муках рождения» онлайн - страница 93

Церенц

— Перед твоей любовью не устоишь, как и перед силой твоей руки, — сказал Овнан. — Не пройдет и года, как тебя будет знать вся Армения.

— Я рад твоему предсказанию, а пока пойдем веселиться. Даже зимой бывают ясные дни, почему же не иметь их и нашим сердцам?

Итак, собравшись вокруг стола, все ели, пили и веселились. Овнан тоже казался веселым, на его грустном лице играла улыбка, а когда музыканты заиграли и певец запел песню, где повторялись слова:

Воспоминания прошедших лет, вернитесь, Спящие розы, пришла весна, проснитесь, Любовь и радость, хоть на миг улыбнитесь

— он закрыл глаза, ибо вспомнил, как двадцать семь лет тому назад чистый ангельский голос напевал эту песню в розовом саду. Неужели ушедшие дни могли бы вернуться, весна могла оживить мертвую розу, могли воскреснуть из мертвых любовь и радость?..

Вот о чем он думал, когда, закрыв глаза, притворился спящим. И был только один человек, кто следил за каждым его движением, ибо он один знал его тайну. Это был Хосров, который с каждой минутой все больше уважал его, видя его бескорыстие, беззаветную и самоотверженную преданность родине и презрение к славе.

Пир продолжался. Овнан кивнул Гургену и ушел к сасунцам отдохнуть. А Хосров, сидя за столом, беседовал с Ашотом Сюнийским, стараясь выведать у него тайну ангела, за здоровье которого так горячо и так охотно пили в тот вечер за скромной трапезой на снегу.

Глава семнадцатая

Двадцать семь лет спустя

— Кто этот сасунский военачальник? Что в бою он храбр, в этом я убедился, но товарищей он просто замораживает своим присутствием. Если говорит, то почти насильно, смеется, словно гримасничает, вина в рот не берет. А музыка и пение его только усыпляют. Но надо признаться, что между ним и его горцами — большая разница. Его внешность, речь, рассуждения, осмотрительные поступки, наконец, каждое его движение говорят о том, что это большой человек. Я понимаю, что это человек дела и войны, но для пиров и развлечений он совсем не годится и хорошо, что сейчас ушел.

Так тихо беседовал с Хосровом Ашот.

— Ты правду сказал, этот человек не для развлечений, он человек дела. Но если бы он захотел, то мог бы стать рядом с нашими нахарарами и превзошел бы многих, ибо горцы так подчиняются ему и так любят его, что по одному его слову готовы умереть. Вот сейчас из Сасуна, ведь какая даль, а дошли до Двина, чтобы поймать и повесить трех преступников. Они презрели все опасности, эти сасунские парни, и вместе с ним пошли в незнакомые края в бурю, в снег и в мороз, чтобы только выполнить волю Овнана.

— А как понять то, что он велел повесить этих людей перед Двинскими воротами, неужели первого попавшегося дерева недостаточно было, чтобы повесить этих предателей?

— Большая разница — повесить перед глазами востикана армян-изменников, ставших орудием его беззаконий, или повесить где-нибудь в пустыне. Показать изменникам, что в этой кажущейся мертвой Армении есть суд, который бодрствует, судит, решает и карает.