Читать «В муках рождения» онлайн - страница 79

Церенц

В своем обвинении Овнан обстоятельно рассказал, как во время осады они подменяли приказы Ашота и не выполняли их, а когда Ашот, узнав об их коварстве и лживости, дабы изгнать их из крепости, приказал отправиться к вражескому военачальнику и узнать его волю, они сбросили маски и ответили ему: «Ты сам должен поехать и поговорить с ним, чтобы снять с себя обвинение в непокорности». Когда же Ашот ласково и мягко стал напоминать, сколько добра он им сделал и как его щедрость к ним довела его до полного разорения и добавил, что его поездка к востикану погубит его семью, а страну ввергнет в нищету и рабство — эти трое со своими приверженцами безжалостно отвечали: «Мы не можем идти против мощи целого государства. Наши крепости плохо укреплены, у нас нет припасов и мало воинов. Поэтому ты лично должен отправиться к Буге, чтобы снять с себя обвинение. Тогда нашествия прекратятся, и несчастный народ, оставивший свои места и приютившийся здесь, сможет вернуться на свои земли. Иначе страна наша погибнет. Если ты пойдешь по своей воле, принесешь пользу и себе и своим близким, а если тебя возьмут силой, то и себе и другим ты принесешь один только вред».

Эти угрозы и предательство вынудили князя Ашота, считающего себя обреченным, отправиться к востикану. Из-за предательства этих трех нечестивцев брат князя Ашота Гурген тоже сдался Буге. Вся Армения знает, какие последствия имело пленение обоих братьев для Васпуракана. Сколько несчастных людей было предано мечу и сколько попало в рабство, сколько жалких христиан ценой отречения от своей веры спасло свою жизнь. И все это потому, что эти три князя предали своего Ашота Арцруни, ответили черной неблагодарностью своему благодетелю.

Старик судья, беженец из Муша, известный всем своей прямотой и беспристрастием, спросил обвиняемых, что они имеют сказать. Все трое в один голос отреклись от своего предательского письма, а переговоры с Ашотом назвали злостным вымыслом. Они сказали, что крепость Нкан, действительно, не могла держаться долго. И ободренные тем, что увидели много незнакомых и почтенных людей, стали обвинять Овнана в коварстве и измене, в том, что он по неизвестным причинам питает к ним враждебные чувства и взял их в плен всяческими хитростями и низостью. Они показывали при этом следы веревок на руках и ногах. Они, мол, князья из нахарарских семей… и вдруг выведены на такой позор!

— Да, — сказал Овнан, — когда арабское насилие над моим народом делается все страшнее, человеческие и божеские законы становятся игрушками в руках таких предателей. Наши духовные власти предпочитают проповедывать ярмо кровожадных антихристов и клятвопреступников-магометан, наш духовный пастырь, католикос, назвал глупостью убийство востикана Юсуфа, не приняв во внимание подвига сасунцев. А сасунцы покарали Юсуфа достойной смертью, ибо он изменил Багарату душой и телом, предал Муш и Тарон огню и мечу, хотел то же сделать и с монастырем Святого Карапета, за что и получил достойную кару. В такое время долг каждого армянина бороться с изменниками, с вероломством, и я, да я, приложил все усилия, чтобы заполучить этих князей. Я мог бы повесить их на первом суку, ибо я убежден в их преступности, но я этого не сделал. Я хочу, чтобы мой народ не считал человеческую жизнь игрушкой, ибо оказано — не убий, а судя осуди. Эти князья отрекаются от письма к Буге. Что они скажут, если я на этом суде покажу письмо за их печатями, письмо, которым они предали Ашота и Гургена и залили кровью весь Васпуракан? Вот оно, это письмо!