Читать «В муках рождения» онлайн - страница 73

— Ах ты, невежа, чуть руку не сломал. Оставь! — крикнул он, стараясь вырваться.

Овнан, не глядя на князя, спокойно продолжал.

— Шагай, князь, шагай, — подведя его к двери, сдал двум товарищам, которые, не его криков, бросили князя, как мешок, на мула и привязали его веревками.

Мушег огляделся по сторонам и увидел, что двор полон вооруженной толпой. Отчаяние охватило его, он понял, что сопротивление бесполезно, и стал раздумывать, как ему избавиться от этих разбойников.

Святой отец послушно надел свою рясу и плащ и уселся на мула. Заметив, что разбойники (он иначе не называл своих гостей) все пешие, он решил про себя, что при первом удобном случае повернет обратно, запрется в монастыре и никогда больше не окажет никому ни гостеприимства, ни добра.

Когда немного отъехали от монастыря, игумен отстал от таронцев и повернул мула назад. Хлестнув животное изо всех сил, он воскликнул: «Счастливо оставаться, Да пошлет нам бог удачи», — и помчался, как ветер.

Тогда Овнан громко крикнул: «Ребята, верните святого отца, он сбился с пути!». Двадцать человек погнались за монахом и, поймав мула у монастырских ворот, взяли под уздцы и привели обратно.

Около трех часов шел наш отряд и, наконец, дойдя до болота, поросшего тростником, зашагал по мерзлой тине. За этими зарослями находился город с извилистыми улицами, куда наши сасунцы вошли, как в свой дом и, наконец, остановились перед большим полуразрушенным строением, напоминавшим крепость. Это был знаменитый Отс, родовой город князей Мамиконянов — Мушега и Гайла-Вагана.

Мушега сняли с мула. Ноги его так отекли, что он не мог шагать, и его на руках отнесли в комнату, где посадили у горящего камина. Пристыженного игумена вежливо сняли с мула и препроводили в ту же комнату. Перед ними поставили ячменный хлеб, твердый, как камень, сыр, прекрасный горный мед и холодную воду Мехрагета. Овнан обратился к гостям:

— Угощение горцев, хоть и во дворце храбрых князей Мамиконянов, может быть только таким. Не глядите на нашу нищенскую еду и знайте, что это не объедки, а все, что мы имеем.

Игумен, поняв, что ему не избавиться от таронцев, вынужден был бодриться. Только князь, насупившись, хмуро раздумывал о загадочном происшествии. Когда он дотрагивался до распухших от веревок ног, то поневоле вспоминал Ашота Арцруни, преданного им и закованного в цепи. Он вспомнил, как Ашота с семьей на верблюдах везли в Багдад. Совесть мучила его, но он отгонял от себя неприятные мысли.

От нечего делать он разглядывал потолок, между бревен которого было оставлено отверстие, заменяющее окно, смотрел на камин, где с треском горел сухой тростник, принимавший самые причудливые оттенки и формы.

Все это занимало его внимание, но недолго. Он снова начинал думать о том, что произошло, о своей семье, которая сейчас о нем беспокоится. И снова вспомнил великую княгиню Рипсимэ Арцруни. Эта умная и благородная женщина, словно обезумев, рвала на себе волосы и без плаща, без покрывала, по своей воле последовала за сыновьями в плен и в тюрьму.