Читать «Кроме Стоунхенджа» онлайн - страница 54

Письменность – вот еще один, по общему мнению, обязательный атрибут. Герберт Уэллс, автор 97 книг и пьес, подчеркивал необходимость писаного слова – до его появления общины Старого Света были лишь «квазицивилизованными»! Из-за трудностей трактовки загадочных письмен майя и тайного языка веревочных узлов кипу у инков Уэллс отнес Новый Свет к категории «первобытных цивилизаций». Поскольку мы пользуемся письменностью (и я сам прекрасно сознаю, что в эту минуту вожу пером по бумаге), мы ждем того же от любой цивилизации. Письменность – это связующее звено между индивидуальными сознаниями. Мы не можем представить себе иного способа обмена мыслями и идеями, сохранения законов и истории. Но ведь личные письма постепенно уступают место почтовым посылкам с магнитофонными кассетами, и позвонить по телефону легче, чем написать письмо.

Культуры без письменности существуют и сейчас, как существовали они и в прошлом. Этнограф, сталкиваясь с племенами, еще ведущими первобытный образ жизни, открывает поразительное богатство устных легенд, социальных законов и философских представлений. Часть своего наследия Запад получил из дописьменного прошлого, когда появление письменности позволило перенести на пергамент народные баллады, мудрые пословицы и издревле хранимые знания. Греческие философы считали письменное слово грубым выставлением истины напоказ – лучшее хранится в сердце и уме.

Основа всякой цивилизации преходяща и может рассыпаться прахом. Даже предметы материальной культуры хрупки и легко уничтожаются, а наша эра разрушительна как никакая другая. Нам трудно вообразить стабильное общество, не знающее перемен. Наше поколение живет переменами. Археолог, раскапывавший пещеры Лез-Эйзи во Франции, был поражен единообразием своих находок. Слой за слоем содержал одни и те же орудия. Сотни поколений людей жили, любили и умирали точно так же, как их предки. И тем не менее этот уклад жизни оказался очень непрочным. Он рухнул из-за легкого нарушения экологического баланса.

Мне самому довелось наблюдать, как система давних обычаев исчезла без всякого следа всего за несколько лет. Особенно чудесным климатом в Испании отличается один уголок побережья у подножия гор к западу от Малаги. До того, как там был построен аэропорт, добраться до этого costa del sol – солнечного берега – было не слишком просто. Укромное селение, о котором я веду речь, ютилось у самой воды – два-три ряда белых домиков поближе к лодкам, приносящим пропитание. Погода была неизменно солнечной и теплой; разве что зимой разразится шторм-другой или полмесяца идут затяжные дожди. Но это было исключением. Рыбаки каждый вечер спокойно уходили в море и возвращались с порядочным уловом. Рыбу можно было обменивать на овощи, ткани и вино. Шторм бывал самым тяжелым событием в году. Одни, напившись густого красного вина, спали почти без просыпу, пока погода вновь не прояснялась, другие утирали слезы, глядя на лодки, бесполезно стоящие у берега. Это была устойчивая культура, не без своих радостей, с богатым прошлым, которое, впрочем, вспоминалось лишь смутно. Мы были знакомы с жителями селения и знали их обычаи. Песни, которые тогда раздавались там все время, были смесью мавританских и испанских романсов, передававшихся из уст в уста с тех пор, когда последние мавры еще не покинули Испанию. Одна из песен распевалась на рождество, как традиционный рождественский гимн, под аккомпанемент тамбурина и своеобразного гудящего инструмента, представлявшего собой выдолбленный пальмовый пень, обтянутый барабанной кожей, по которой водили мокрой бамбуковой палкой. Понять слова, несомненно, сильно изменившиеся за столько веков передачи в устной традиции, было нелегко: «Ах, взгляните, как пьют рыбы в реке. Пьют и пьют и возвращаются, чтобы снова напиться. Рыбы в реке, чтобы взглянуть, как рождается бог…»