Читать «Вдали от Рюэйля» онлайн - страница 5

Раймон Кено

Вот уже добрые пять минут он выглядел как-то странно. Он мрачнел. Черты его лица обострялись, удлинялись, вытягивались. Люлю Думер ничего не замечала, потому что была не в курсе.

— С тобой все в порядке, Лу-Фифи?

Он трясет головой, что означает «нет». Он дышит совершенно ненормально. Говорить не хочет. Может быть, даже не может. Может быть, даже если бы захотел.

— Хочешь, я сделаю укол?

Он трясет головой, что означает «нет». Теперь он сидит согнувшись, упираясь руками в колени.

— Зря. Ты же сам знаешь, что каждый раз все заканчивается уколом.

Она поясняет Люлю Думер:

— Он каждый раз думает, что онталгия быстро отпустит, но она не отпускает, он каждый раз надеется, ждет до последней минуты, но в итоге все равно приходится прибегать к наркотикам.

Люлю не очень врубается в то, что происходит, но ей становится не по себе. Она боится, что дядька шлепнется на пол и изо рта у него потечет слюна, как это иногда случается с людьми на улице.

Луи-Филипп де Цикада, обоими кулаками опираясь на колени, Луи-Филипп де Цикада, согнувшись, дышит просто ненормально, то есть начинает осознавать свое дыхание из-за того, что в данный момент оно работает неважно. Нельзя сказать, что он, Луи-Филипп де Цикада, задыхается, нет, так сказать нельзя, но в данный момент он удручен; в момент, последовавший за осознанием своего затрудненного дыхания, Луи-Филипп де Цикада удручен сужением легких, легочных мышц, легочных нервов, легочных каналов, легочных сосудов, это что-то вроде удушья, но не того, что сдавливает горло, сжимает глотку сверху, а удушье, которое начинается снизу, которое охватывает одновременно с обеих сторон, это удушье всей грудной клетки, полное сковывание дыхательных путей. А теперь, а теперь становится еще хуже. Это удушье берет не за горло, как если бы мощные руки сжимали шею, нет, это удушье поднимается из мрака диафрагмы, распространяясь от самого паха до трахей, а еще это удушье тоски, крах настроения, кризис сознания. А теперь, а теперь становится еще хуже, ибо это страшнее, чем сковывание, страшнее, чем сдавливание, это — физиологическая пропасть, анатомический кошмар, метафизический ужас, возмущение, стон; сердце бьется слишком быстро, руки судорожно сжимаются, кожа потеет. Луи-Филипп де Цикада подобен рыбе, брошенной на дно лодки, он в отчаянии разевает рот, поскольку чувствует, что сейчас умрет, поскольку чувствует, что уже умирает. Но Луи-Филипп де Цикада, неподвижно застывший в кресле, заброшен в мир, где людям дышится труднее, чем рыбам, выуженным из воды, Луи-Филипп де Цикада не умрет, хотя чувствует, что умирает, он не умрет, по крайней мере, на этот раз, он дышит все глубже и глубже, но его дыхание замирает, уже ничто не проникает в грудь, кажется, он больше не выдержит, и все же он держится. Большой атмосфере, окружающей земной шар, на котором живет Луи-Филипп де Цикада размером с вошь, этой большой атмосфере не удается, хотя он судорожно открывает пасть, беспрестанно увеличивая амплитуду, этой большой атмосфере никак не удается просочиться в его глубины, в глубины человека размером с вошь; там внутри есть маленькое пространство, куда она, большая атмосфера, не проникает вовсе, маленькое, разветвленное, словно два сросшихся дерева, пространство, которое отторгает большую атмосферу.