Читать «Мужчины любят грешниц» онлайн - страница 122

Инна Юрьевна Бачинская

– Ты простишь меня? – спросил Казимир, хватая меня за руку. – Понимаю, что я подонок, я должен был сказать. Но я не виноват! Я любил ее! Я же твой брат! Мы братья!

Самое время бить себя в грудь. Правда случайно вылезла на свет, теперь можно и покаяться.

Я освободил руку из его цепких пальцев и ушел…

…Лену нашла мертвой в постели приходящая домработница, у которой был ключ. Она позвонила маме, а та – мне. Причина смерти – то же снотворное, что едва не убило Казимира. Официальная версия гласила: бедная женщина не выдержала нервного напряжения, она была уверена в смерти мужа, которого безумно любила, и не захотела больше жить. Я благоразумно стер свое ночное послание, где сообщал, что Казимир пришел в себя и праздник продолжается. Мне было стыдно за свои слова. Ничего себе праздник…

Несколько раз я звонил черной женщине Ольге, но она бесследно исчезла. Мавр сделал свое дело и ушел. В последний раз механический голос предложил мне проверить правильность номера. Такого номера больше не существовало. Иногда я думаю, что ее уже нет в живых. И не могу отделаться от ощущения, что где-то внутри подсознания я знаю ее тайну…

Глава 29

Прощание

Я сидел на полу, а вокруг были разложены бумажки, блокноты и папки из Лискиного стола. Время пришло. Я собирался поставить точку в конце главы. Мне казалось, я перестал бояться призраков. Я держал листки, исписанные детским нетерпеливым и неразборчивым почерком – она, как всегда, записывала на бегу, в полете, – цитаты, стихи, отдельные фразы, свои и чужие, подслушанные на улице («вумные фразеса», как я называл их), темы будущих статей. Обо всем на свете. О политике, любви, философии, Боге. Причем слова сокращались до полной нечитаемости. Бесформенная куча, из которой потом извлекалось жемчужное зерно. Некоторые из цитат я помнил, она читала их мне, требуя восторгов и восхищения. Я дразнил ее, говоря, что ничего не понял, что это заумь, что жизнь проще, прагматичнее, а все эти литературные маргиналы не от мира сего витают в эмпиреях и только тем и заняты, что позируют для потомства. Она сердилась, кричала, что я твердолобый, занудный, закомплексованный тип, но она меня перевоспитает.

Я брал листочки один за другим, читал, хмыкал и словно слышал родной голос. Я отвечал ей. Я играл в бисер.

– Послушай! – говорила она. – Послушай вот это! Как сказал, а? Это же с ума сойти как сказал!

Она смотрела на меня восторженными глазами.

– Какие слова нашел! Люди теряют язык, ты только послушай, как сейчас говорят!

Она была как утка, шустрый нырок в море слов, высматривала необычное словцо или фразу, клевала, проглатывала, спешила дальше. У нее был нюх на слова.

– Язык – это инструмент, и как всякий инструмент должен быть экономичен, функционален и соответствовать моменту, – возражал я.

– Язык – это божественное чудо, доставшееся нам даром!

– Кто сказал?

– Профессор Хиггинс.

– Не знаю такого!

– Невежда! Все знают профессора Хиггинса из «Пигмалиона».

…Я взял неровно оторванный листок.

«…самое увлекательное в жизни – политика, самое чистое – наука, самое прекрасное и бесполезное – музыка и любовь». Мрк. Алдан. То ли действительно Алдан, то ли Алданов. По-видимому, Марк.