Читать «Мужчины любят грешниц» онлайн - страница 113
Инна Юрьевна Бачинская
Я сглатываю, глазам делается горячо… от счастья! Миша держит меня за руку, на пальце – кольцо…
Я счастлива. Я невеста. Я пробую на вкус слово «невеста»… Не-вес-та. У него вкус крыжовника, кисло-сладкий. Где-то я прочитала, что «невеста» значит «неизвестная». От старинного слова «веста», что значит «известная». Раньше молодых сватали родные, а они друг друга до свадьбы почти не видели. Вот и получалась «неизвестная». Или «невесть что», то есть все та же «неизвестная». И теперь я окольцованное «невесть что»… Опять дурацкие фантазии!
Счастлива. Счастлива. Счастлива.
Анна Зверева. Серьезная солидная замужняя особа, выше голову, шире шаг.
– Фасончик? Выберем! – заявила тетя Слава. – Не проблема. Анечка у тебя красотка, что ни надень, все к лицу. Господи, как растут дети, давно ли… маленькая, беленькая, глазки круглые…
Тут она тоже расплакалась. За ней тетя Люся. Миша держал меня за руку, и я чувствовала тепло его ладони…
…Я вспоминаю, как пришла к Артему просить денег, и меня бросает в жар. Я до сих пор помню его взгляд, помню, как он спросил: «А где Миша? Ждет на улице?» И что-то такое было в его лице… Не знаю! Сожаление, удивление… Никогда не забуду его лица… Никогда! Тысячу раз я повторяла себе: а что тут такого? И Миша сказал, а что тут такого? Мы же просим взаймы, не насовсем, ты с ним знакома, что такого? Ничего. А только мужские дела должны решать мужчины. Сказать ему это я не посмела. Да и сообразила не сразу…
Я словно видела себя со стороны
Если бы я только могла стереть из памяти тот вечер! Или вообще из жизни…
Он пришел один, к счастью, и я поднялась ему навстречу. Он снова меня не узнал, остановился, вглядываясь – во дворе было темно, – не понимая, кто перед ним и что мне нужно. Потом с явным облегчением сказал: «Анечка! Вы?» и после: «Кто-то умер? Вы опять перепутали ребенка?» И еще что-то, но я уже не слышала – в ушах тонко и надрывно звенело. Когда мы поднимались по лестнице – он пропустил меня вперед, – я сдернула с пальца кольцо и сунула в карман. Бог знает почему. Должно быть, в знак протеста против роли, навязанной мне Мишей.
Потом мы пили чай, и он говорил… Я не помню, о чем! Помню только голос – негромкий, спокойный; кажется, он смеялся… Я не смела поднять на него глаза. Я услышала только последнюю фразу о том, что Мише нужно прийти к нему завтра, чтобы все обсудить, и с облегчением поняла: это все. Все! И я могу уйти.
Он проводил меня до лифта, что-то говорил, прощался, кажется. Какой лифт! Я рванулась вниз, как будто меня толкнули. Подальше отсюда!
Я не стала звонить Мише с радостной вестью, он позвонил сам. Я брела по вечернему городу, сверкали витрины, горели фонари, толпа двигалась в одном ритме и в одном направлении – так мне казалось. И только я как неприкаянная… поперек. Я почувствовала, что плачу. Было больно глазам, слезы оставляли мокрые холодные дорожки на щеках, от обиды и унижения сводило горло. Его взгляд… Успокойся, говорила я себе, ничего страшного не произошло, нельзя быть такой… цирлих-манирлих. Любимое присловье тети Славы. Нельзя. Господи, проблема-то в чем? Несколько дней назад Миша упомянул при маме, что собирается взять кредит в банке Хмельницкого, и она сказала: «У того самого? Правильно! И Анечка его знает».