Читать «Неизвестная Россия. История, которая вас удивит» онлайн - страница 137

Николай Усков

Она прекратила преследования раскольников и обеспечила равенство их в правах с никонианами, запретила пытки, не злоупотребляла цензурой и разрешила частные типографии, приняла действенные меры по поощрению частной инициативы, развитию предпринимательства и торговли и т. д. Полный обзор всех законодательных инициатив императрицы потребовал бы многостраничной эпопеи вроде трудов Мадариаги, Брикнера или Бильбасова, и я вынужден от него отказаться.

Человек любит ярлыки. Они помогают мозгу чувствовать себя комфортно на любой незнакомой территории. Назвал и успокоился: «Екатерина – просвещенный монарх». Не стоит забывать, что в отличие от нас императрица находилась в совершенно неизведанном краю, она вышла за пределы ее любимой политической науки. Эта наука обрекала ее на постыдное звание деспота, «душа республиканки» бунтовала и пыталась найти решение. Но и тут ее ждало одиночество самодержца, окруженного рабами, владеющими, в свою очередь, другими рабами. Екатерининское «мыслить гуманно и как люди» – в российских реалиях никак не исчерпывается обычным значением слова «просвещение». Екатерина, будучи человеком другой культуры, прекрасно видела ту ментальную пропасть, которая разделяет Европу и ее новую родину. Она чувствовала это, не только когда наблюдала за повадками своей тетки Елизаветы, присутствовала на заседаниях Уложенной комиссии или читала материалы следствия по делу Салтычихи, которому именно она дала ход в 1762 году.

Как человек литературный, много переводивший на русский язык, Екатерина вполне осознавала отсутствие целого цивилизационного пласта в русской речи, а соответственно и в жизни. На это обратил внимание, например, сын знаменитого екатерининского адмирала и сам адмирал Павел Чичагов: «Она очень скоро заметила недостаток обработки этого языка, который я сам очень люблю как большой патриот, но чтобы быть справедливым во всем, скажу, что он богат словами простонародными, выражениями тривиальными, но очень беден в отношении высокого или поэтического слога. Слова sentiment, admiration, génie, honneur, faculté, impressionnable; оттенки слов: bravoure, courage, valeur… vaillance не существуют, равно как и множество технических терминов по части наук, искусств и естественной истории».

Сегодня мы можем перевести слова, для которых Чичагов не находил еще русских аналогов: чувство, удивление, гений, честь, способность, впечатлительный, храбрость, мужество, доблесть, неустрашимость. Трудно поверить, что эти понятия «высокого или поэтического слога» еще спали. Потребность в них внезапно обнаружилась в екатерининское царствование, и они довольно быстро проснутся и станут общеупотребительными. Бедность соответствующего понятийного аппарата, безусловно, отражала степень нравственного развития народа, который как-то обходился без чести и впечатлительности. «Скипетр деспотов тяжелым гнетом ложится на разум человеческий, и тогда язык подвергается тому же принуждению, которое властелин налагает на всех. Язык делается льстив или скрытен; щедр на ложь и на оговорки и впадает в смешную пошлость или замыкается в преувеличенную сжатость. Ограничивается одами, хвалебными словами или бесцветными сказками. Он бывает всегда извращен той ролью, которую присужден играть пред царедворцами, цензорами, шпионами и в особенности перед невеждами. Скипетру Екатерины суждено было освободить язык от всех этих пут и открыть ему широкое и раздольное поприще». Чичагов правильно улавливал связь между политикой и языком, хотя и несколько упрощал ее. Екатерина не столько раскрепощала язык, она пыталась внедрить в России новую систему ценностей, в которой уважение к личности, гуманизм, чувство собственного достоинства являются ключевыми понятиями, но в ней есть место также впечатлительности и удивлению. Наверное, этот замысел удался императрице лучше всего. Во всяком случае, человеколюбие, которое она сделала модным, станет главной чертой русской высокой культуры XIX века. Я не представляю себе Гоголя, Достоевского и Толстого без царствования Екатерины.