Читать «Неизвестная Россия. История, которая вас удивит» онлайн - страница 129

Терпимость Екатерины часто оборачивалась великодушием. Один из пажей императрицы как-то наступил на кружевную оборку ее платья и разорвал ее. Екатерина дернулась, мальчик испугался и опрокинул тарелку супа на платье царицы. Вместо того чтобы выбранить олуха, она подбодрила его, и без того раздавленного чувством вины: «Ты меня наказал за мою живость». Ровно так же она общалась со своими военачальниками, терпевшими иногда (очень редко) поражения. Вместо гнева, вполне уместного, Екатерина старалась поддержать и ободрить. Один из ее адмиралов, принц Нассау Зиген, потерял в сражении пять фрегатов, в общей сложности шестьдесят четыре судна и почти восемь тысяч человек убитыми и пленными. Удрученный неудачей, он вернул императрице все свои награды, включая высшие ордена империи – Андрея Первозванного и Святого Георгия. Императрица их не приняла и отписала адмиралу: «Одна неудача не может истребить из моей памяти, что Вы семь раз были победителем моих врагов на юге и на севере».

Екатерина была первым русским монархом, который увидел в людях личности, имеющие свои мнения, характер, эмоции, чувство собственного достоинства. Она охотно признавала за ними и право на ошибку. Из волшебного поднебесья самодержавия Екатерина разглядела там, внизу, человека и превратила его в мерило своей политики – абсолютно невероятный кульбит для русской деспотии. Предшественники Екатерины таким зрением не обладали вовсе. В беседе с Дени Дидро императрица заметила, что в отличие от философов, которые работают на бумаге – а она «все стерпит», – ей, «бедной императрице, приходится писать на шкуре своих подданных, которые весьма щепетильны». То есть на дне той социальной пропасти, которая уходила от подножия ее трона в самую глубь земли, Екатерина различала и шкуру, и щепетильность одновременно, не только тело, но и душу. Иными словами, своим долгом она считала не просто заботу о подданном, но и уважение к его личности.

Профессор Каменский остроумно сравнил Екатерину с Молчалиным из «Горе от ума». Она сама описывает принцип – «угождать всем людям без изъятья» как безусловно успешную стратегию, которая принесла ей корону. Знать дни ангела своих слуг, дарить кому букетик фиалок, кому – серебряный рубль, крестить детей, соблюдать православные посты и обряды, нравиться одновременно и императрице, и горничной, вельможам, и истопникам, православному духовенству и гвардии – вся эта система заискивания и умасливания, безусловно, создала ей репутацию «народного» кандидата на трон. Любопытно, что такой же Екатерина останется до конца своих дней. И это будет проявляться не только в личных привычках.

Фактор одобрения людьми станет центром ее политики. И это было безусловным новшеством для всей истории страны. Однажды она говорила с Поповым, когда-то начальником потемкинской канцелярии, потом ее статс-секретарем: «Дело зашло о неограниченной власти ее не только внутри России, но и в чужих землях. Я говорил ей с изумлением о том слепом повиновении, с которым воля ее везде была исполняема, и о том усердии и ревности, с каким старались все ей угождать. «Это не так легко, как ты думаешь, – сказала она. – Во-первых, повеления мои не исполнялись бы с точностью, если бы не были удобны к исполнению. Ты сам знаешь, с какой осмотрительностью, с какой осторожностью поступаю я в издании моих узаконений. Я разбираю обстоятельства, изведываю мысли просвещенной части народа и по ним заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. Когда уже наперед я уверена об общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие видеть то, что ты называешь слепым повиновением. Вот основание власти неограниченной. Но будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, к мнению народному и когда в оном я последовала одной своей воле, не размышляя о следствиях. Во-вторых, ты ошибаешься, когда думаешь, что вокруг меня все делается только мне угодное. Напротив того, я, принуждая себя, стараюсь угождать каждому, сообразно с заслугами, достоинствами, склонностями и привычками. И поверь мне, что гораздо легче делать приятное для всех, нежели, чтобы все тебе угождали. Напрасно сего будешь ожидать и будешь огорчаться. Но я сего огорчения не имею, ибо не ожидаю, чтобы все без изъятия по-моему делалось. Может быть, сначала и трудно было себя к тому приучить, но теперь с удовольствием я чувствую, что, не имея прихотей, капризов и вспыльчивости, не могу я быть в тягость и беседа моя всем нравится».