Читать «История Франции» онлайн - страница 128

Во Франции бюргерская оппозиция, не прошедшая через горнило крестьянского восстания, выступает самостоятельно; «она… требует восстановления монополии городского ремесла в деревне, поскольку возражает против сокращения городских доходов за счет отмены феодальных повинностей в городской округе и т. д.; словом, в той мере, в какой она самостоятельна, она реакционна и подчиняется своим собственным мелкобуржуазным элементам, исполняя тем самым характерную прелюдию к той трагикомедии, которую вот уже в течение трех лет разыгрывает современная мелкая буржуазия под вывеской демократии». Эта мысль Энгельса особенно важна для тех, кто изучает эпоху гражданских войн во Франции. Здесь, быть может, даже больше, чем в Германии, борьба между свободной и цеховой привилегированно-корпоративной промышленностью заставляла представителей последней в своих выступлениях быть прямо реакционными, несмотря на весь свой внешний демократизм. Это было характерно и для парижской мелкой буржуазии, составлявшей ядро католической лиги, и для гугенотской демократии юга Франции. Надо каждый раз внимательно присматриваться к существу движения для того, чтобы не быть введенным в заблуждение ложным демократизмом.

Если таковы трудности понимания событий, рассматриваемых по существу, то они становятся еще большими от путаницы в оценке их последующей историографией, в особенности буржуазными историками XIX в. Чрезвычайная сложность движения, непопулярность последних Валуа, уродов и дегенератов, попавших случайностью рождения на престол Франции; поддержка гугенотскими вождями нидерландских революционеров, поднявших буржуазную революцию против испанского деспотизма; ореол мученичества, окружающий таких действительно выдающихся людей, как вождь гугенотов адмирал Колиньи, — все это давно уже приводило историков к часто диаметрально противоположным оценкам религиозных воин в целом, гугенотского движения в частности. Достаточно в качестве образца привести два мнения, дающих противоположную оценку гугенотскому движению.

Мишле, писавший свою знаменитую «Историю Франции» в преддверии буржуазной революции 1848 г, видел в Реформации вторую после христианства ступень во всемирно-историческом развитии движения человечества к свободе. Радикальная буржуазия, к которой принадлежал Мишле, готова была рассматривать всю историю как непрерывное нарастание той ценности, которую ее предшественница, революционная буржуазия XVIII в. провозгласила неотъемлемой принадлежностью, естественным правом человека и гражданина — свободы. Для него гугеноты — это славные защитники свободы, подающие через цепь веков руку героям Французской революции. Героем романа, написанного Мишле (а его история более похожа на роман, нежели на историю), был Колиньи, вождь гугенотов, «идол провинциального дворянства» — единственный человек, который, по мнению Мишле, с гениальной ясностью и трезвостью видел истинные интересы Франции и развил программу ее величия — завоевание Америки, создание в ней протестантской Франции, борьбу с Испанией в Нидерландах, и, следовательно, помощь нидерландским революционерам. Гугенотская Франция кажется историку зародышем Франции «голландской», началом революции, одержавшей свою первую победу в Нидерландах и закончившейся во Франции деятельностью Дантона и Робеспьера.