Читать «Кровью омытые. Борис и Глеб» онлайн - страница 23

— Убила, теперь кукуй, — сказал смолокур, большой Иван.

Невеселый получился Терешкин сказ. Долго шагали молча. Вспомнил Георгий, как с княжичем Борисом загадывали кукушке: «Зозуля, зозуля, сколько нам жить?» И считали…

К середине июня, который на Руси разноцветом именуют, добралась валка до переправы.

— На тот берег переберемся, дадим волам отдых, — сказал Аверкий. — На переправе, глядите, на валунах колеса не поломайте.

Взял шест, побрел впереди, меряя дно. Следом за ним потянулись одна за другой мажары. Георгий вел головную мажару. Разомлевшие от жары волы пошли в воду охотно.

Брод оказался неглубоким, вода едва до ступиц доставала.

— Половину пути перевалили, — вздохнул Аверкий, когда мажары выехали на берег и в зарослях тальника сделали остановку.

— Впереди степь, держи копья и стрелы наготове, — предупредил Аверкий.

Выставив сторожу, валка изготовилась ко сну. До самой полуночи не мор заснуть Георгий, всякие мысли в голову лезли, а кончалось одним — Улька перед глазами стояла.

Где-то в отдалении, даже гром пока не слышался, начиналась гроза. Из страны ляхов надвигалась черная туча. Ее перерезали ослепительные молнии. Но вот туча приблизилась, и теперь слышалось урчание грома.

При первых крупных каплях дождя артельщики укрылись под мажарами. Хлынул ливень, он был коротким, но проливным, будто туча всю воду опрокинула на валку.

К утру небо очистилось, туча уползла в степь, и где-то там в отдалении погромыхивало. Вскоре показалось солнце, и дождевые капли заблестели на листьях драгоценными камешками.

— Дождь в дорогу — доброе предзнаменование, — заметил смолокур, большой Иван, и, скинув свитку из домотканой холстины, повесил ее на дышло на просушку.

Стоя на коленях, Георгий долго высекал кресалом искру. Наконец трут затлел, и отрок поднес его к сухой бересте, раздул огонь. Улька подвесила на треногу казав, и пока варился кулеш, артельщики смазывали ступицы дегтем. Аверкий заметил:

— В степи колесный скрип далеко слышно, а у печенега ухо чуткое.

Дикая степь встретила валку омытой-травой, чистым воздухом, летали стрекозы и бабочки, а в высоком небе пел жаворонок. Кому он пел, может, Георгию или Ульке, а может, всей валке?

Задрал голову отрок, поискал глазами певунью, но ее не видно.

В высокой, сочной от влаги траве мажары словно плыли по зеленому морю. Степное разнотравье цвело белым горошком, красным маком и воронцами, синими, как глаза у Ульки, васильками. Нарвав охапку цветов, Улька сплела венок, возложила на голову.

— Ну, Улька, ты истинная княгиня, — восхитился Георгий.

— Скажешь, — смутилась она.

Тишина в степи и безлюдье, казалось, кроме валки здесь на многие и многие версты никого нет. Но артельщики знали, степь полна опасностей. Где-то стоят вежи печенегов, кочуют орды, мчатся на мохнатых, выносливых лошаденках печенежские разъезды. Соляной шлях щедро полит кровью русичей, и не один обоз в пути исчез бесследно…

Валка держалась осторожно, готовая ко всяким неожиданностям. На ночевку останавливались на буграх, каких по степи множество, огораживались мажарами. Костры разжигали малые и только по свету, а в сумерки гасили. Ночью огонь далеко виден. Дням вели счет от ночевки к ночевке.