Читать «Один талант» онлайн - страница 66

– Ты меня кусаешь или шо?

– Я самоубился. Временно.

– Умереть можно только два раза. Ты жулишь!

– Тогда я вообще играть не буду…

Лень выглядывать, лень вставать, лень думать предметно. Пустое время делает меня похмельным – тревожным и мечтательным.

Я думаю, что если бы был евреем и случайно стал известным, то еврейский народ обязательно присвоил бы меня – вывесил на сайте, включил в календарную рассылку, раз в год гордился бы. Может быть, и чаще. Если бы я был поляком, хорватом, венгром, меня бы тоже присвоили. Но я неожиданно русский среди многих других русских – великих и не очень. Это значит, что мы будем потеряны, потому что на нас не хватит никаких рассылок. Зато меня присвоил дядя Витя.

Горничная открывает дверь своим ключом. Напевая, проходит в ванную. Мне не видны ни коридор, ни дверь к рукомойнику. Но я слышу, как она включает воду. Мне неохота вставать из-за ее уборки. Я натягиваю на голову одеяло и пытаюсь заснуть. Вроде даже сплю. Минут через сорок она появляется в комнате – чистая, под косынкой бигуди, пахнет моим одеколоном. А подмышки наверняка побрила моей бритвой. Голая, кстати.

– Ты как здесь? – спрашивает она строго.

Я, честное слово, не знаю, что ответить.

У меня нет вопросов к вещам неизбежным. Постель, мужчина в трусах. Женщина без. Чувствительности, восторгов, удивлений, сомнений – тоже нет. Моя мать так долго была на заработках, что я успел ее забыть до того, как она погибла в автомобильной катастрофе где-то под Неаполем. К отцу, который устал жить с тещей, ни одной претензии. Я тоже быстро устаю от чужих женщин. Я знал, что бабушка умрет раньше меня. Когда она умерла, я подумал, что буду просыпать школу. И что можно вообще не ходить. Я злился. Я так злился на нее.

Один священник сказал мне: «Не казнись. Горевание у всех разное… Этому же не учат».

Не уверен, что я горюю. Даже когда мне снится, что я плачу по ней, все равно – не уверен…

Вставая с кровати, горничная говорит:

– Так убирать я, в общем, не буду, да? Чтоб самой не пачкаться и тебе не мешать.

– Я тут до зимы.

– Не… ну до зимы-то, конечно… До зимы раз несколько обязательно почистим…

Она игриво подмигивает и уходит, оставляя мне мой же запах. Есть какое-то странное чувство, что я переспал сам с собой.

Официально я числился за отцом. А неофициально у нас на раёне не принято было будить государство без крайней необходимости. Никто не стучал ни в опеку, ни в участок. Себе дороже. А сами служилые люди бывали здесь неохотно, потому что и страшно, и взять нечего. Державное око приезжало к нам поглядеть на трупы. А я был живой и в принципе беспроблемный. Только никак не мог понять, на какие шиши мы с бабушкой ели и пили. Запасов круп и вермишели хватило почти на два месяца. А мыла – почти на год. Росли долги за квартиру, но они росли у всех. И угроза отрезать нас от электричества и водопровода воспринималась как дежурная и несмешная шутка. Хотелось чипсов и мороженого. В отличие от Оливера Твиста я готов был не только спарывать метки с носовых платков, но даже воровать их. Однако люди, пользующиеся носовыми платками, так до сих пор и не встретились мне в жизни.