Читать «Долгие слезы. Дмитрий Грозные Очи» онлайн - страница 77

— Не грач, — возражает Дмитрий, — грач-то птица не вещая, худых вестей не несет. Ворон он. Ворон и есть, — повторяет он.

— Ну да бог с ним. — Длинные черные волосы Любы лунной рекой льются ему на грудь. И вновь ищут они утешения друг в друге…

— А все же больно мне за тебя.

— А ты, Митя, хоть за меня-то радуйся! Есть ли кто счастливей-то меня, Господи?! Покуда дозволишь, твоей буду, князь мой, счастье мое, мед мой, горечь моя, Митенька…

И наново глаза для счастья распахнуты, да только темны от слез.

Вызолотила луна землю, кейс осень ржаное поле. Вот-вот на убыль пойдет, оставит небо для суженого — ясного солнца, с которым вовек ей не встретиться, не сойтись…

— В такую-то ночь, сказывают, русалки поют на болотинах.

— Так пусть их поют.

— Вот и сейчас поют, слышишь ли?

— Слышу. Выпь то кычет над полем.

— К добру ли?

— К добру. Спи уже…

«Ладно ли, что Саша пойдет ныне к Юрию? Ой ли, мне бы, мне бы с ним встренуться…» — думает князь, засыпая, и тут же стонет в первом тревожном сне:

— Ой ли, к добру ли?..

— К добру, к добру, — шепчет Люба, мягко касаясь губами его волос. И утирает со щек слезы, чтоб невзначай не капнуть ему на лицо.

До света будет теперь сидеть над ним, как мать над больным дитем. Только глядеть на него, только глядеть. Покуда и ей сон глаза не смежит.

И первое солнце высветлит светелку, поставленную окном на восток, и стены, увешанные пучками да метелками соцветий и трав. Чего только нет в тех пучках да метелках: вон горец, вон донник, вон зверобой, вон хвощ, вон девясил, вон хмель, вон ромашка, вон липа, вон пижма, вон можжевельник, вон кровохлебка — то все от недугов да хворей, а вон полынь, трава горькая, — от любви…

Но разве она поможет?

— Деда, а деда, пошто птицы щебечут?

— Так утро — просыпаться велят.

— Нет, деда, пошто они песни поют?

— Господь голос дал, вот они и поют.

— А рыбы?

— Что — рыбы?

— Пошто молчат-то они, когда на берег-то их волочут? Али им не больно?

— Больно, поди. Однако Господь им на плач голоса не дал.

— Так пошто, деда, одни на радость поют, а иные-то и на горе плакать не могут? Али Господь не равно ко всем милосерд?..

— Дак кто ж его знает, Господа?..

Глава 7. По дороге во Владимир

До Святославлева Поля шли Волгой. Там, оставив ладьи, пересели на коней и посуху тронулись на Ростов. Тверской поезд был не велик и отнюдь ненаряден. Все в нем — от подобранных в масть белых лошадей, с вплетенными в гривы черными лентами до подчеркнуто скромных одежд бояр — говорило о скорбной цели путников. На самом Александре был простой суконный охабень с круглым воротом, подпоясанный сыромятным ремнем, да поверх его был накинут простой же дорожный пыльник. Встречные не враз угадывали, кому и кланяться, да и не угадывали бы совсем, кабы не почтение, с каким обращались бояре к смиренному длинноволосому отроку, да слух, что неведомым скорым путем бежал впереди того поезда.

«Знать, сила силу ломит — вон и тверичи пошли кланяться…»

«Ужели признают ирода?..»

«Да куда ж им деваться-то, сиротинам…»

«Куда? Кто их знат? Ан посольство-то не Дмитрий ведет, а меньшой его брат Александр, спроста ли?.. Чаю, не больно они смирилися…»