Читать «Долгие слезы. Дмитрий Грозные Очи» онлайн - страница 152

И все это скоро, мимолетно, что не обсмотришься.

Первым из родных круглым катышем скатился с крыльца Василий:

— Братка! Братка приехал! — Не поймешь, то ли смеется, то ли плачет от радости. Тычется влажными, толстыми губами в лицо целоваться. — Братка! Живой! Ай, матушке утешение-то!.. — И не пускает, виснет на плечах порхлым, не моренным голодом телом.

— Экой ты ласковый-то, Васятка! Пусти, взгляд застишь! Где братья-то? Где матушка?

— Бежит, бежит матушка!

А уж с крыльца слетел Александр. Алая шелковая рубаха на бегу пузырем дуется, летит, как на врага, того и гляди, с ног собьет, а лицо остро, обгоняя ноги, навстречу тянется, глаза полны светом, губы веселы. Не успел вдоволь увидеть — мягкая, пуховая бородка защекотала щеки, ткнулась в глаза.

— Костяня! Костяня вернулся!

— Да дай поглядеть-то на тебя, Саша!

— Али ты и правда вернулся?

— Вот пришел, брат…

И снова по щекам не щетиной, но мягким пухом братнина борода муравится.

— Пришел, брат, и ладно, и хорошо. Костяня! — Не знает Сашка ни силы своей, ни удержу, бьет по плечам ладонями, мнет тычками бока, точно коня покупает.

«Али и впрямь так рад? Саша!..» — подкатывает под горло благодатная волна благодарной нежности.

— Саша!

— Костяня!..

И вдруг оборвался всякий шум, радостные всхлипы и возгласы умерли, слезы на щеках и те на полпути замерли, забыв дальше катиться. Через плечо Александра увидел Константин матушку. И сердце сжалось, страстно и трепетно, как его дитячья ладонка в материнской руке, когда впервой вела она Костеньку в храм на причастие.

Матушка…

Родная и незнакомая, не вовсе старая, но иная, высохшая тонким лицом, в черных непривычных, точно иноческих одеждах, в черном же, низко повязанном волоснике увиделась мать Константину далекой и строгой. Не выдержал он ее взгляда, опустил глаза, шагу не мог ступить ей навстречу, тут же посреди двора упал в мягкую летнюю пыль на колени.

Анна же Дмитриевна глядела на сына и не видела его, будто ослепла. И то, слезы туманом заволокли глаза. Хоть и ждала ежечасно его возвращения, хоть всякий день молила о встрече с ним Господа, ан радость-то, как и горе, всегда внезапна.

Маша, невестка, взяла ее под руку, помогла спуститься с крыльца. Как поводырь слепца, подвела ее к Константину. И извечным жестом прощения возложила Анна Дмитриевна руки на голову сына. Да губы-то иное произнесли:

— Прости меня, сыне…

От слов ее, как от удара, вздрогнул плечами.

«Господи! Она-то пошто винится?!»

— Не надо, не надо, матушка… — сквозь сдавленное горло глухо сказал, как пролаял, Константин и уткнулся лицом ей в колени…

Лишь Дмитрий не встретил брата. Был в Загороде, у Любы. По поздней поре Анна Дмитриевна не велела его тревожить. Разумеется, не о старшем пеклась. Хотела, чтобы младший оправился от дороги, хоть чуть, но обвыкся в родных стенах, признал их своими да причастился у заутрени в отчем храме Святых Даров, перед тем как встретиться ему с братом. Тяжек был Дмитрий с тех пор, как вернулся с пустого похода. Тем ли терзался, что ханскую дань отдал Юрию, иным ли…

После уж, ночью, когда все уснуло, округ, не ведая сам зачем, выйдя из своей детской спаленки, впотьмах бережась споткнуться, пошел Константин по дому. Точно неведомая память хранила его шаги, нигде не споткнулся, будто и во тьме узнавал прошарканные на углах половицы, мятые выбоины и зазубрины от железа на деревянных стенах. Спустился на низ, мимо клетей, где спали челядинцы, прошел на крыльцо. Ночь была светлой и зябкой — на раннюю осень. Обойдя прирубы, звонко, разбудисто помочился в отхожую яму, как делал то малым ребенком. Глухо и радостно перекликнулся с узнавшими его сторожами.