Читать «Правила крови» онлайн - страница 254

Старик умолкает.

— Он имеет в виду маму, — объясняет мне Кэролайн, словно туповатому ребенку. — Он имеет в виду маму и аварию. И винит себя, правда, папа?

— А кого еще мне винить, милая? Это была моя вина. Я убил ее, как если бы положил мышьяк в чай.

Кэролайн пожимает плечами. Она все это уже проходила. Вероятно, не один раз. Может, она согласна с отцом. В то время ей было двадцать два, и она вряд ли сидела в машине с родителями. Но ей известны факты. Вероятно, проводилось расследование и даже предъявлялось обвинение — что бы там ни говорила Вероника. Может, Тони выпил или заснул за рулем. Я в замешательстве смотрю, как в уголках глаз старика появляются слезинки и медленно скатываются по щекам. Кэролайн встает, вытирает отцу лицо салфеткой, которую берет из коробочки на столе, и говорит, словно он глухой или потерял разум:

— Он плачет. Не обращайте внимания. Со стариками это бывает, особенно с теми, кто перенес инсульт; я постоянно вижу такое в доме для престарелых. Наверное, именно это имеют в виду, когда говорят, что человек впал в детство.

Я давно не встречал таких бесчувственных людей, как Кэролайн, — хотя нет, Вероника еще хуже, — но Тони этого не замечает. Он слабо улыбается. И даже благодарит дочь. От всего этого мне становится неловко, и я размышляю, стоит ли продолжать. Наверное, не стоит, если Кэролайн останется здесь, по-прежнему будет сидеть между нами. Но тут вмешивается случай, которого я не ждал и на который даже не смел надеяться. Звенит дверной звонок, и Кэролайн идет открывать.

— Я на минутку, — говорит она, но минутка растягивается надолго, как это часто бывает в подобных случаях.

Позвонившего в дверь приглашают войти, и поскольку гостиную занимаем мы с Тони, провожают куда-то еще. В кухню? В спальню Кэролайн? Я не знаю, но услышав, как закрывается дверь, предлагаю налить Тони еще чаю. Раскаяние. При чем тут раскаяние? Чье раскаяние?

Тони берет чашку и снова улыбается.

— Расскажите мне о блокноте, — прошу я, стараясь, чтобы в моем тоне не было настойчивости. — Расскажите, что вы прочли.

— Это было нечто вроде статей, которые обычно читаешь… в общем, как в газете. Нет, не совсем так, — старик морщит лоб, подыскивая слова. — Как признание. Но признание самому себе. Я чувствовал себя неловко, когда их читал. Они не были предназначены для чужих глаз.

— Его дочь Клара прочла. Она нашла блокнот после его смерти и хранила все эти годы.

— Ах да, Клара, — говорит Тони и отвлекается. У меня такое ощущение, что намеренно. — Я помню ее. Милая старушка. И очень умная, всегда читала заумные вещи. Она меня простила, не то что некоторые. Такие мстительные. Она сказала, что нельзя винить человека за то, что он не хотел сделать.

Я должен вернуть его к блокноту, хотя мне очень хочется узнать, кто оказался таким мстительным. Диана? Вероника?

— А Генри Нантер винил себя за то, чего не хотел сделать?

Моя догадка верна, поскольку Тони отвечает, явно оживившись:

— Точно, он винил себя, в этом-то все и дело, это было во всех статьях, буквально в каждой строчке, только он сделал это намеренно. Вот что самое плохое, самое ужасное. Он всего этого хотел.