Читать «Жизнь советской девушки» онлайн - страница 151

Татьяна Владимировна Москвина

Ясдала экзамены в аспирантуру, но зачисление шло не сразу, через несколько месяцев. С декабря я уже должна была получать солидную аспирантскую стипендию – сто рублей. Между экзаменами и зачислением пролегали три с небольшим месяца.

И тут семья повела себя несколько загадочно. Я до сих пор дивлюсь – зачем мама с отчимом мне это устроили? Они неплохо зарабатывали и могли разрешить мне, в столь напряжённый для меня год, всего лишь три месяца посидеть с годовалым ребёнком дома. Но началось что-то из драматургии Петрушевской – таинственное воспаление озлобленной психики.

Нет! Дармоедов мы потерпеть не можем! Иди работать!

Куда я пойду работать, мама? Куда? На три месяца кто меня возьмёт?

А меня не волнует! Отдавай ребёнка в ясли и отправляйся работать.

И в моей трудовой книжке образуется потрясающая надпись. После окончания Театрального института и благодарности от ректора за победу на Всесоюзной олимпиаде по истории искусств 1981 года, перед записью о зачислении в аспирантуру – "уборщица в Военно-морском музее".

Два месяца ранним утром я мыла унитазы и мела лестницы прославленного музея (здание Биржи, архитектор Тома де Томон). Потом шла в библиотеку, потом забирала ребёнка из яслей…

Можно, конечно, предположить, что семья в этом случае явилась орудием судьбы, желавшей меня несколько унизить, чтоб потом, через унижение, возвысить ("всё, что унижено, будет возвышено…"). Вероятно, это было у них инстинктивно – но, надо заметить, выглядело обидно. К чему всё это мещанское дерьмо – "дармоедка", "сидеть на шее"? Я сделала максимум возможного в моём положении, с ребёнком на руках написала диплом, сдала экзамены в аспирантуру, никаких расслабляющих очагов досуга, кроме поездки в Венгрию, в моей тогдашней жизни не было.

Боюсь, моя сверхнапряжённая фигура, постоянно размышляющая, что делать и как поступить наилучшим образом, не вызывала у мамы и отчима сочувствия. Они меня, наверное, любили, но я их раздражала.

Я потом не раз сталкивалась с этой проблемой – когда "хорошее поведение", жизненные успехи, полученные путём труда и упорства, не привлекают, не радуют близких. Напротив, в них растёт недовольство, жажда личного самоутверждения – мы тоже то-то и то-то… Но ведь у меня и в мыслях нет самоутверждаться в их глазах и тем самым как бы укорять – я просто-напросто маниакально сосредоточена на своём деле и хочу его сделать как можно лучше, потому что я так создана, так задумана, я не могу иначе, я никого не собираюсь "упрекать" своими "успехами", нету в голове, ну ни в каких её разделах.

Да и какие у меня были "успехи" – мать-одиночка, одолела диплом, и что?

Но в психике семьи образовалась тогда недобрая жаба – и мне жаль, что они не нашли в себе мужества эту жабу приструнить. Теперь что, теперь все старики, и все счёты покончены раз и навсегда. Однако я вспоминаю, как было, и опять чувствую на губах полынную горечь.

Мама ревновала меня к папе. "Тебя там настраивают против нас!" – бушевала она, когда я возвращалась после встреч с отцом, которые никогда не прекращались, папа меня не бросал и не забывал. Я терзала её душу неумолимым сходством с первым мужем. "Вот это ваш первый муж, а это ваш второй…" – как говорил Гамлет матушке. Сказать мне, в чём дело, она не могла, потому что и самой себе-то не признавалась, в чём дело. Я была единственная родная дочь и при этом – чужая, непонятная, чьё присутствие как будто включало какой-то резкий неприятный свет, в котором…