Читать «Сорок уроков русского» онлайн - страница 53

Под наши младые ногти вогнали ершистую занозу, убедив, что наличие письменности — это уровень культурности того или иного народа. Не умеют выцарапывать корявые значки — дикари и варвары, умеют — значит грамотные, продвинутые, благородные. Между тем письменность, театр, философия и прочие атрибуты цивилизованности вовсе не претили использовать рабов, как скот, распинать непокорных на крестах вдоль дорог, а потом еще и описывать это, жалуясь на неудобство путешествия: мол, трупы смердят. Или еще хлеще — выделывать пергамент из человеческой кожи, сдирая ее с живых пленников отроческого возраста, чтобы потом написать изящные и возвышенные стихи. Мы все это автоматически выводим за скобки: мол, времена и нравы такие, но ведь древние свитки, манускрипты, культура! И одновременно мы приходим в ярость, читая описание зверского нашествия вандалов, которые сжигали бесценные библиотеки античности. А они, вандалы, исполняли долг, ознаменованный традицией, и не пергаменты палили — предавали огню частицы праха своих соплеменников, угнанных в рабство.

Письменность, впрочем, как и иные признаки культуры, в древние времена не вносила сколь-нибудь весомого прогресса, как мы думаем, не делала общество гуманнее, а служила более для самоутверждения одной общественной формации над другой. Они скорее были проводником определенной, выгодной для одной стороны, идеологии, инструментом влияния и власти. В последнее столетие появился даже термин «младописьменные народы» — кому принесли письменность, дабы охватить культурностью, подтянуть отсталых до уровня и заодно перевести в колониальное положение. А это все изначально ложный посыл, благополучно введший в заблуждение основную массу народонаселения планеты.

Можно всю жизнь, к примеру, есть сыр даже самых изысканных сортов, но не догадываться, из чего он сделан, если не вкусить парного молока, сливок, нежною творога. Но оставим пока гастрономию предмета и вернемся к Дару Божьему. Происхождение слов «письмо», «письменность» уводит нас в глубокое прошлое в прямом смысле — в пещеры. Именно оттуда явилась к нам потребность оставлять знаки на стенах — в основном рисунки сцен охоты. Кстати, и первые календари тоже оттуда. Судя по технике, умению точно прорисовывать контуры предметов и детали, пользоваться хоть и примитивными, но красками, выстраивать сюжеты и сцены, наши верхнепалеолитические предки имели богатый прошлый опыт. Почему и сколь долго они катались в пещерах — вопрос особый. Попадаются, конечно, и каракули, но они более напоминают детские; рисунки взрослых иногда потрясают изяществом, точными физическими пропорциями животных.

В русском языке писать — это буквально оставлять знаки в пещерах, расписывать стены, в результате чего и сформировался корень пещ — пищ — пас. Пещера — это буквально «там, где пишут». Мы и сейчас говорим — бумага писчая (звучит: пищая), еще говорим, что художник картину пишет, а не рисует. Отсюда же несколько позже возникло слово печь, или пещ, из-за традиции расписывать и украшать очаг, кстати, по устройству напоминающий пещеру. Глинобитные деревенские печи одевали в одежду — облицовывали филенчатыми деревянными блоками, непременно расписанными пестрыми цветочными узорами или оплетенными резьбой с солярными знаками, как прялки. А вспомните изразцовые, кафельные печи в купеческих и дворянских домах — произведения искусства! Да и сейчас на камин не жалеют самых лучших материалов для отделки. (Не следует путать: слово пища появилось от пить, питать.) Вообще печь — душа любого славянского дома, его центр, объект поклонения: даже божок свой был, домовник, домовой, живущий в запечье или под ней, в пещере, — так называлась ниша, куда складывали дрова на просушку.