Читать «Макар Чудра и многое другое...» онлайн - страница 64
Максим Горький
Спиря, Спиря, Спиридон,
Спиря, братик мой родной;
Сама сяду в саночки,
Спирю – на запяточки…
Если войти в комнату, она тотчас перестаёт петь и сердито кричит:
– Чего тебе?
Я уверен, что она не знала ни одной песни, кроме этой.
Вечером хозяева зовут меня в комнату и приказывают:
– Ну-ка, расскажи, как ты жил на пароходе!
Я сажусь на стул около двери уборной и говорю; мне приятно вспоминать о другой жизни в этой, куда меня сунули против моей воли. Я увлекаюсь, забываю о слушателях, но – ненадолго; женщины никогда не ездили на пароходе и спрашивают меня:
– А всё-таки поди-ка боязно?
Я не понимаю – чего бояться?
– А вдруг он свернёт на глубокое место да и потонет!
Хозяин хохочет, а я – хотя и знаю, что пароходы не тонут на глубоких местах, – не могу убедить в этом женщин. Старуха уверена, что пароход не плавает по воде, а идёт, упираясь колёсами в дно реки, как телега по земле.
– Коли он железный, как же он плывёт? Небось топор не плавает…
– А ковш ведь не тонет в воде?
– Сравнил! Ковш – маленький, пустой…
Когда я говорю о Смуром и его книгах, они смотрят на меня подозрительно; старуха говорит, что книги сочиняют дураки и еретики.
– А псалтирь? А царь Давид?
– Псалтирь – священное писание, да и то царь Давид прощенья просил у бога за псалтирь.
– Где это сказано?
– На ладони у меня, – я те вот хвачу по затылку, и узнаешь – где!
Она всё знает, обо всём говорит уверенно и всегда – дико.
– На Печорке татарин помер, так душа у него горлом излилась, чёрная, как дёготь!
– Душа – дух, – говорю я, но она презрительно кричит:
– У татарина-то? Дурак!
Молодая хозяйка тоже боится книг.
– Это очень вредно книжки читать, а особенно – в молодых годах, говорит она. – У нас на Гребешке одна девица хорошего семейства читала-читала, да – в дьякона и влюбилась. Так дьяконова жена так срамила её – ужас даже! На улице, при людях…
Иногда я употреблял слова из книг Смурого; в одной из них, без начала и конца, было сказано: «Собственно говоря, никто не изобрел пороха; как всегда, он явился в конце длинного ряда мелких наблюдений и открытий».
Не знаю почему, но мне очень запомнилась эта фраза, особенно же полюбилось сочетание двух слов: «собственно говоря»; я чувствовал в них силу, – много они принесли горя мне, смешного горя. Есть такое.
Однажды, на предложение хозяев рассказать им ещё что-нибудь о пароходе, я ответил:
– Мне уж нечего рассказывать, собственно говоря…
Это их изумило, они закаркали:
– Как? Как ты сказал?
И все четверо начали дружно хохотать, повторяя:
– Собственно говоря, а – ба-атюшки!
Даже хозяин сказал мне:
– Плохо ты выдумал, чудак!
С той поры они долго звали меня:
– Эй, собственно говоря! Иди-ка подотри пол за ребенком, собственно говоря…
Это бестолковое издевательство не обижало, но очень удивляло меня.
Я жил в тумане отупляющей тоски и, чтобы побороть её, старался как можно больше работать. Недостатка в работе не ощущалось, – в доме было двое младенцев, няньки не угождали хозяевам, их постоянно меняли; я должен был возиться с младенцами, каждый день мыл пелёнки и каждую неделю ходил на Жандармский ключ полоскать бельё, – там меня осмеивали прачки.
