Читать «Родословная абсолютистского государства» онлайн - страница 150

Изменение отношений влекло за собой два неизбежных последствия. Во-первых, несение службы больше не заключалось в периодическом участии в военном походе, который осуществлял рыцарь по приказу его сюзерена – так, например, в норманской феодальной системе всадник обязан был нести службу в среднем в течение 40 дней. Теперь это был призыв к несению службы в бюрократическом аппарате с постепенным превращением службы в профессиональную и постоянную. Крайний случай представляют петровские указы, согласно которым российское дворянство было обязано служить государству в течение всей жизни. И снова, сама дикость и нереальность этой системы отражала большую практическую сложность интеграции российской знати в царский аппарат, а не степень действительных успехов в этом деле. В Пруссии не было нужды в таких чрезвычайных мерах, здесь класс юнкеров с самого начала был меньше и гораздо податливее. В обоих случаях очевидно, что такая бюрократическая служба – будь она военной или гражданской – противоречила центральному принципу настоящего западного средневекового феодального контракта, а именно его обоюдности. Настоящая феодальная система содержала очевидный компонент взаимности – у вассала были не только обязанности перед своим господином, но и права, которые сюзерен был обязан уважать. Средневековое право ясно формулирует идею сеньориального преступления – это незаконный разрыв соглашения феодалом, а не его вассалом. Теперь очевидно, что такая личная обоюдность, с ее сравнительно четко прописанными гарантиями, была несовместима с установившимся абсолютизмом, который предполагал новую и одностороннюю власть центрального государственного аппарата. Вторая характерная черта служилых отношений, сложившихся на Востоке, заключалась в их гетерономии. Помещик не был вассалом, обладавшим правом сопротивляться царю, – он был слугой, который получил поместье от самодержца и был обязан безусловно подчиняться ему. Его повиновение было прямым, не опосредовалось никакими инстанциями феодальной иерархии. Такая царистская концепция никогда не прижилась в Пруссии. Но и здесь тоже в отношениях между юнкером и государством Гогенцоллернов чрезвычайно не хватало критического элемента взаимности. Пресловутый идеал Короля-солдата был выражен в его требовании: «Мне должны служить жизнью и телом, своим домом и богатством, честью и совестью, все должно быть предано мне, за исключением святого спасения – оно принадлежит Богу, но все остальное – мое» [306] . Больше нигде культ механического военного повиновения– Kadavergehorsamkeit прусской бюрократии и армии – не проник настолько в класс землевладельцев. Таким образом, на Востоке феодальная система не стала полной копией западной системы, ни до, ни после позднесредневекового кризиса. Скорее, составные элементы этого феодализма были странным образом перетасованы в разновременных комбинациях, ни одна из которых не обладала завершенностью или единством оригинальной формы. Таким образом, поместная система существовала как при аристократической анархии, так и при централизованном абсолютизме; распыленный суверенитет существовал лишь в эпоху безусловного держания земли; появилось условное держание, но оно было связано с безусловной службой; феодальная иерархия в конце концов была кодифицирована в структуре государственной бюрократии. Абсолютизм в этом регионе стал самым парадоксальным сочетанием из всех – в западных терминах, причудливой смесью современных и средневековых структур, результат специфического «сжатия» времен на Востоке Европы.