Читать «Хроника одного полка. 1915 год» онлайн - страница 25

Евгений Михайлович Анташкевич

– Из дому ничё хорошего. – Семён Евтеевич положил молоток, забрал ручку мехов у мальчишки и стал быстро надувать жар. – Баба у него с катушек съехала вроде. С братом евоным, бобылём, снюхалась, и совсем писем не стало, и земляков ни одного, штоб новостями-то переслаться.

– А он с откудова?

– Откуда-то с севера, из рыбных мест… Архангельск, што ли… – Семён Евтеевич передал ручку мехов жидёнку, взял из высокой кадушки длинную то ли кочергу, то ли ложку и стал тыкать ею в другом тигле, большом.

– Ты как чертей тута варишь или жаришь, – сказал Кешка.

– А и варю, а можа, и жарю, на кузне, хе-хе, как без чертей? – Семён Евтеевич ухмыльнулся на Кешку и подмигнул сынишке хозяина кузницы.

– Тьфу на тебя, свят, свят. – Кешка перекрестился.

– Чё-та ты рано крестишься, чай не обедня, или сильно набожный?

– А как тута не быть набожным, коли кругом поляки да жиды?

– Поляки, как и мы, хрестьяне, а жиды, чем тебе жиды не угодили? Слышишь, как твоя Красотка копытом бьёт, кто сработал, не жид ли?

– А они…

– А што они?

– …Христа нашего убили! Так отец Василий сказывал!

– Перво-наперво они убили своего Исуса Ёсича, он был такой же жид, как и они, как Сашка-кузнец, а по-ихнему Сруль… и тока потом, када Христос вознёсся, он и стал нашим, а так он – как есть – Царь Иудейский. Иль ты на Святом распятьи букв не разобрал? Грамотей же твой отец Василий!

Кешка готов был обидеться:

– Грешно говоришь, да ишо в святой праздник!

– Ладно, святые те, кто на кресте, а нам с тобой ишо знаешь, скока каши пополам с грехами хлебать придётся? – Семён Евтеевич снова отдал ручку мальчишке и ухватил клещами раскалившуюся полосу.

* * *

Адъютант Щербаков подал командиру полка полковнику Розену телеграмму, Розен прочитал её и обратился к адъютанту:

– Николай Николаевич, разошлите вестовых, чтобы всех офицеров не мешкая сюда, через час нам должны подать эшелоны.

Щербаков козырнул и повернулся к двери.

– Вяземского в первую очередь! – вдогонку ему сказал Розен, и адъютант вышел.

«Черт побери, что же это делается? – думал полковник. – Только-только стало прибывать пополнение, ещё не обмундировано и не хватает винтовок, и так далее, и так далее, и так далее…» Он бросил телеграмму на стол и стал ходить по большой светлой зале, которая ещё в мирное время много лет была офицерским собранием 2-й полевой артиллерийской бригады Варшавского округа. Он подошёл к портрету императора во весь рост, постоял и пошёл к окну, в голове всплыла песня, и он стал напевать её вполголоса:

Из страны, страны далёкой,С Волги-матушки широкойРади сладкого труда,Ради вольности высокой,Собралися мы сюда…

«Сюда! Ради сладкого труда!» – повторял он и, не вдумываясь в слова, смотрел в окно. Второй этаж офицерского собрания, под которым проходила главная улица Бяла-Подляски, казался расположенным высоко-высоко, и только стоящие напротив низкие одно-двухэтажные дома мешали представить ему, что он стоит на самом высоком месте Венца и смотрит на замёрзшую Волгу. А у него за спиной его молодая жена помогает кормилице приладить к груди их первенца-младенца Костика. Розену охота повернуться, но нельзя, не жена же кормит. А Татьяна Игнатьевна бы и рада, да молока не случилось. А Костик орёт благим матом, и никак ему невдомёк, что всего-то надо ухватить губками сосок, и кормилица ему тычет, а он только берёт на горло и морщится.