Читать «Персеиды. Ночная повесть» онлайн - страница 41

А если мы встречаемся с ней, говорит деда Витё, каждый день, так она меня и не забывает, трогательная такая, подвижная, с шелковым пузиком. А зову я ее Роза, улыбается ласково деда Витё.

И называет он Жанночку, Рибоньку и Розу – мои пернатые друзья. А в недругах у него – скворцы. Один из них все время смеется над дедой Витё.

– Слышишь? Слышишь? Опять издевается. Я его узнаю. Эти скворцы, они же, если рядом живут с человеком, – деда Витё кладет натруженную свою руку себе на грудь, мол, он человек, рядом с которым живут скворцы, – то они и разговаривать учатся, не то что смеяться.

Действительно, мне кажется, что я слышу звуки, похожие на заливистый смех. Он, этот хохот, взмывает вверх, выше и выше, громче и громче. Заканчивается визгливой фиоритурой и замолкает: ааааа-ахахахааааа-ах!

– Уууу! Бандиты! – грозит деда Витё в небо кулаком.

Август у нас такой солнечный, благословенный, щедрый, душистый. Деда Витё бреется, надевает старое, но чистое, выглаженное, принимается срезать виноградные гроздья, в корзину складывать бережно. А тут они! На винограднике уселись и наперегонки склевывают ягоды. Любят скворцы виноград. Деда сердится, рукой отмахивается, не успевает лестницу переставлять. Скворцы сообразительные, хитрые, как только он спускается на землю, чтобы переставить стремянку, подымают такой гвалт, такой галдеж, как будто призывают своих: давай-давай! Быстрей! Налетай! И налетают. Особенно молодые, вообще ручные, деда не боятся. Если деда Витё и скворчонок натыкаются на одну и ту же гроздь, скворец клюет деда в пальцы, мол, не трожь, это мое. И голову боком поворачивает, уставившись в деда лукавым сверкающим черничным глазом, мол, ты че, дед, разошелся, мы ж свои. Не жмись! Нам же улетать скоро, силы нужны, глюкоза. Деда Витё сердится, ругается, хлопает в ладоши, а потом как-то исхитряется и хватает одного скворца за лапку. Агааа! Попался! Скворец так возмущен: ничего не ага! И ничего не попался! И как заорет. Другие тут же налетают выручать сородича. А кто-то из них абсолютно по-человечески сверху на самой высокой ветке алычи хохочет с визгливой фиоритурой: ааааа-ахахахааааа-ах!

Словом, деда и скворцы дерутся на равных. А чего они без спросу? – жалуется деда Витё. А чего ж он жмотится? – протестуют скворцы. И деда Витё ходит с забинтованными или заклеенными пластырем пальцами, а скворцы смеются:

– Ааааа-ахахахааааа-ах!

Вино из этого прогретого солнцем фиолетового с сединой винограда мы пробовали в Новый год. В нем весенняя легкая сладость зарождающегося сока в юной лозе, тепло зреющего лета, плывущий хорошо видимый воздух знойного дня, настоянный аромат теплой осени, причудливый птичий смех, тяжелый и радостный труд деда Витё и эта вот история: как человек ссорится со скворцами.

Деда Витё такой шутник и путаник. Такой изобретательный рассказчик, такой наивный и честный трудяга.

После перестройки во двор к деду вдруг потянулся ручеек гостей-эмигрантов, жителей Израиля, США, Канады. Как выяснилось, они все то ли когда-то жили в этом дворе, то ли были родственниками тех, кто там жил. И все интересовались одним и тем же, где тут росла груша. Ну не так чтобы сразу, а сначала по пустякам: мол, как вы тут живете, в этой дыре? А кто еще приезжал сюда из тех, кто в этом дворе жил? А Либерманы приезжали? Ничего не спрашивали? А Козубчики приезжали? Ничем не интересовались? И потом уже конкретно про грушу. Груша та давно высохла, ее спилили. И хитрый деда Витё показывал всем разные места. Одним говорил, точнехонько отутó она стояла. Другим – отут. И точно знал, что утром проснется, а в огороде уже вскопано. Так по ночам эмигранты несколько лет подряд весной и осенью вскапывали деду Витё сад. Правда, очень глубоко вскапывали, но ничего, дед как раз новые деревья посадил в эти ямы тогда.