Читать «Тяжелые люди, или J’adore ce qui me brûle» онлайн - страница 123

— Знаешь, — сказала она немного погодя, — каким я видела тебя все эти годы? Ты все время двигался где-то поодаль от более реальной жизни, я полагала, что ты снова занимаешься живописью, бродишь по морским берегам, до которых мне никогда не добраться. И то, что такие люди, как ты, существуют, было часто единственным обстоятельством, придававшим всему хоть проблеск смысла!

— Я тоже полагал, что ты счастлива. — Иным тоном (по ее молчанию он почувствовал, что не должен бы говорить этого; он проявил высокомерие, взломав ее слова таким вот образом, раскрыв, что и ее семейная жизнь не была пределом счастья), иным тоном, стараясь затушевать все это, он продолжил: — Между прочим, с твоим мужем я был знаком, даже рисовал его и, в сущности, всегда ему завидовал.

— Из-за чего?

— Не то чтобы из-за его жены! — уклончиво отшутился Райнхарт. — Мне не легко представить себе жену, не упредившую неверность; непрожитая юность, несовершенная неверность рождают все нарастающее томление, и это томление уже обращает все, что тебе не удалось испытать, в настоящую жизнь! И тогда ты навешиваешь ее на какого-нибудь друга юности, например на меня. А друзья юности наделены безмерным преимуществом: они избавлены от любого разочаровывающего воплощения…

На самом деле Райнхарт вовсе не думал, что Гортензия несчастлива. Он, правда, долгое время после того, как они расстались, находил утешение в тщеславной мысли, что ей не осталось ничего, кроме пустого сословного брака; он был готов сочувствовать, и это сочувствие давало ему утешение, поэтому он никогда не выяснял, как же на самом деле сложилась ее судьба. В его воспоминаниях она все еще была девушкой, которую он видел в последний раз: после него у нее не было никакой последующей жизни… Теперь же, когда Гортензия стояла перед ним, он ощутил, насколько смешно высокомерие таких воспоминаний. У нее были дети, Аннемари и Петер, жизнь ее вовсе не была пустой. Райнхарт просто не мог поверить, что она в самом деле страдает от тоски по несбывшемуся.

— Ты думаешь, я просто прикидываюсь!

— Да, потому что рядом с тобой человек, потерпевший катастрофу. Среди подобных себе ты, полагаю я, несчастной себя не ощущаешь. Среди подобных себе ты почти не испытываешь сомнений.

— Ты полагаешь?

— Да, — твердо ответил он.

По ее коже все было видно, как на здоровом яблоке, — здесь природа вполне довольна собой. И внутри, подумал он, ты не обделена ни здоровьем, ни гордостью: ты можешь, например, увидеть калеку и все равно остаться довольной человеческой жизнью…

— Если бы мы попробовали создать семью, — сказал Райнхарт, — сейчас я это знаю, такая попытка была бы противна природе, непристойна в высшем смысле.

— Не будем об этом, Юрг.

— Почему нет? Сегодня каждый из нас занимает свое естественное место — разве ты так не считаешь?

Казалось, будто Гортензия должна решить, согласиться ей или же противоречить всему. Но она не стала говорить ничего, чтобы не произносить невнятицы. Возможно, все эти годы она задавалась вопросом, счастлива ли она или нет: просто живешь, у тебя дети, у тебя дом и обязанности, которыми приходится ежедневно заниматься. Надо выезжать с детьми за город, покупать им одежду, раз в неделю надо им читать, надо помогать им со школьными заданиями. Дела никогда не кончаются! То Рождество, то Пасха, всегда найдется чем заняться. В саду пора сеять и высаживать рассаду, а потом снова приходит лето, вишня, ягоды, надо делать заготовки на зиму, по утрам отправляться на рынок. Вечером приходят гости, а то кто-нибудь из детей заболеет, — жизнь оказывается бесконечной чередой событий, требующих нашего участия. Следуешь своему долгу, насколько можешь, то хуже, то лучше; просто следуешь, не очень-то зная почему и зачем… Знать? К чему знание, если делаешь? Райнхарт слушал ее. И это, думал он, это тоже признак здорового и удачного человека: он — не зная — просто делает то, о чем другой только знает! Гортензия рассказала все это, чтобы стало ясно, как мало событий происходит в ее жизни. Она сидела, бездумно перебирая пальцами, и смотрела то перед собой, то в ночное окно; она не ожидала никакого ответа. Райнхарт сказал: