Читать «в ботах» онлайн - страница 10

Люба сидела за столом справа от Глафиры, напротив них усадили доктора Латышева с женой, далее по периметру располагались на стороне Латышевых – супруги Одинцовы, Тамара с дочкой Женечкой и супруги Поляны. Возле Глафиры сидели, одновременно улыбаясь и синхронно крутя головами, Эмочка и Гоша. Рядом с ними хлопотунья Муська усадила Августу Игнатьевну и бочком примостилась сама, так, чтобы не касаться беспокойной библиотекарши Алевтины Валентиновны. Совсем с краешку поставила для себя табуретку Наташа, невестка хозяев.

В торце стола восседал Арсен, глава семейства. Напротив сели Миша и Артур. Ануш и Офелия не садились, а сновали между кухней и комнатой, подавая кушанья, меняя тарелки и всячески следя, чтобы у всех все было и чтобы все было хорошо. Иногда к ним присоединялась Наташа.

На таком застолье бывать Любе не случалось. Все казалось ей тут странным. И то, что кормили необычной едой, и то, что посуда была тонкой и нарядной, и то, что вина было в изобилии, но никто не хмелел, потому что пили только под тост, и каждый раз хозяин говорил какие-то особенные слова про гостей, точно знал каждого много лет.

Люба двинула большую, с нежным узором тарелку, приподняла тяжелый хрустальный бокал, подумала: «Это ж сколько они с одного места на другое переезжали и не разбили…»

Вокруг стола крутились дети. Миловидная шестилетняя Светланка кокетничала с гостями, смеялась широким ртом без верхних молочных зубов, демонстрировала свои успехи в чтении. Двухлетний Карп забирался на руки матери и тут же скатывался вниз, вился волчком, оттягивал ей руки, хватал еду со стола, надкусывал и бросал, но детей никто не одергивал, никто не кричал на них. Когда единственный раз Офелия, жалея невестку, слегка наподдала племяннику, Арсен строго прикрикнул с другого конца стола:

– Не сметь моего внука обижать!

И тут же обратился ласково к Наташе:

– Дочка, пойди уложи его, он извелся совсем, спать хочет.

«Балованные дети-то… – неодобрительно косилась Люба. Потом переводила сочувственный взгляд на спокойную, улыбчивую Наташу: – Он тебе еще покажить, бесенок этоть, наплачисси еще, девка. Но ведь смотри-ка, – думала дальше Люба, – подняли же они и Мишку, и эту, как ее, Офелию, и ничего, положительные, ласковые такие к родителям, с образованием…» И это несовпадение понятий о правильном воспитании с конечным результатом тоже удивляло Любу. И на стене маленькая икона с изображением Богородицы удивляла. «Чегой-то они ее у себя повесили?» – беспокоилась Люба и посматривала на Алевтину Валентиновну, которая ходила по выходным в церковь и должна была все знать про это. Но Алевтина, мелко тряся головой, поклевывала диковинные яства и никакого беспокойства за Деву Марию не выказывала.

Поскольку в общем разговоре Люба участия не принимала и вообще чувствовала себя не совсем в своей тарелке, самым спокойным для нее было разглядывать соседей, за столом с которыми сидеть ей раньше не приходилось. Кроме, конечно, Глафиры. Глафира частенько зазывала Любу на огонек, сначала потому, что вроде как взяла «деревенскую дурочку» под свое покровительство, потом по привычке и от одиночества, а еще и оттого, что полюбила с годами «пропустить вечерком по стопочке». Глафира выдворяла своих «деток» в другую комнату, поскольку Люба «кушать еду, когда собаки под столом валяютсси», брезговала. Ворча, что «люди-то грязнее собак бывают», Глафира раскрывала стол-книжку, бросала сверху веселенькую скатерку, метала на нее домашнее сало с домашними огурчиками, грибочки, вареную «в мундире» картошечку, селедку с крупно порезанным репчатым лучком и настоянную на смородиновом листе водку.