Читать «За миллиард лет до конца света (сборник)» онлайн - страница 1018
Аркадий и Борис Стругацкие
— Вадим уходит. Проводите его, пожалуйста, Робин.
Он уменьшил газ под кастрюлькой и пошел провожать. Вадим уже натягивал серые свои отсырелые кеды, упершись задом в стену, лицо у него от неудобной позы было красное, он пыхтел, но не выглядел ни жалким, ни убитым. Более того — он выглядел довольным. И слава богу. К черту подробности! Жертв и разрушений нет — о чем еще может в этом мире мечтать мирный обыватель, не претендующий на управление историческими процессами?.. И все-таки он не удержался.
— Ну? Поговорили?
— Если можно так выразиться, — отвечал Вадим, с трудом разбираясь, где у штормовки зад, где перед,
— И что он тебе сказал?
— Напоследок?
— Давай — напоследок.
— «Ты обрел мой костный мозг».
— Понятно. А перед этим было объявлено: «Время настало. Почему бы тебе не сказать, чего ты достиг?».
— Да, что-то в этом роде. Только он никому не говорит «ты». Даже мне.
— Это не он. Это Бодхидхарма. Мы последнее время увлекаемся дзэн буддизмом.
— Да, как и вся страна побежденного социализма…
Они уже стояли у решетки, и Роберт гремел ключами, отпирая калитку. Когда калитка отворилась, он процитировал:
— «Наконец дошла очередь до Хуй-кэ. Он почтительно поклонился и молча застыл. Учитель сказал: „Ты обрел мой костный мозг“…» Ты тоже почтительно поклонился и молча застыл?
— Нет, — сказал Вадим, — нажимая кнопку лифта. — Я сказал ему, что рожа исчезла.
— И что же это означает?
— Что я повернул ее. Трубу большого диаметра. Он откровенно сиял. Он был горд.
Роберт признался:
— Ни хрена не понимаю. Но я рад за тебя, Хуй-кэ. Рад, что у тебя, наконец, захорошело, Хуй-кэ.
— Не выражайся! — сказал Вадим и шагнул в кабину.
* * *
…Пока он шел к станции метро «Московская», пока шарил по карманам, наскребая на билет (все деньги куда-то вдруг провалились, в какое-то совсем уж незапомнившееся «никуда»), пока спускался по эскалатору (бегом, как в далеком детстве, с риском для себя и окружающих, под тревожные возгласы и окликания забеспокоившейся дежурной внизу), пока ждал поезда в мокрой толпе и пока ехал, стиснутый мокрой толпой в позе смирно-руки-по-швам, — все это время он заставлял себя не думать и все равно думал: «Как? как я это сделал? или оно сделалось само? или ничего не сделалось, а я просто с ума съезжаю от страха?..» Почему-то ему было ясно, что искать понимания: «как?» — не надо. Это неполезно. Это даже опасно. Кто-то предупредил меня об этом еще раньше. Кто-то из наших… Кто? Правильно, давай лучше вспоминать: кто это был такой, умненький-разумненький Буратино, кто сказал мне: «Брось, не мучайся, это либо произойдет само собой, либо не произойдет совсем…» Никак не вспоминалось, кто это был, хотя сохранились в памяти и интонация, и уверенный взгляд: «…а тогда мы тебя прикроем». За последний душный и тошный месяц много было сказано уверенных слов и сделано самоуверенных утверждений, но запомнился почему-то только один этот разговор — может быть, потому, что ему предлагалось ничего не делать, а только спокойненько плыть по течению. В сторону Стикса…