Читать «Собиратель миров» онлайн - страница 2

Илия Троянов

— Синьора…

— Вы простите, если я не стану провожать вас до двери?

— Это неправильно. Это была ошибка.

— Нет!

— Я обязан доложить епископу.

— Такова была его последняя воля. Ее нужно уважать. Простите, отец. У меня много дел. Ваши опасения напрасны. Епископ обо всем знает.

— Вы так уверены, синьора, но у меня, увы, нет вашей убежденности.

— Пожалуйста, помолитесь о спасении его души, это будет самое лучшее для всех нас. До свидания, святой отец.

Два дня провела она у смертного одра, в молитвах и беседах, порой тревожили визитеры, пришедшие отдать ему последний долг. На третий день она разбудила служанку раньше обычного. Та накинула шаль поверх ночного одеяния и нетвердой походкой вышла в шерстяную ночь. Подошла к сараю, где спал садовник. Он откликнулся, лишь когда она ударила по двери лопатой. «Анна, — крикнул он, — опять что-то плохое случилось? — Госпожа требует тебя, — ответила она и добавила — Немедленно».

— Массимо, ты собрал дрова?

— Да, синьора, еще на прошлой неделе, когда похолодало, у нас достаточно…

— Сделай костер.

— Хорошо, синьора.

— В саду, не слишком близко к дому, но и не слишком далеко внизу.

Он сложил небольшой костер, как в деревне на солнцеворот. Работа немного согрела его. Пальцы ног намокли от росы, и он радовался скорому огню. Вышла Анна, с большой чашкой, волосы у нее торчат, как ветки хвороста. Он вдохнул запах кофе, принимая из ее рук чашку.

— Будет гореть?

— Если дождь не польет.

Наклонился над чашкой, словно пытаясь разглядеть что-то в жидкости. С шумом отхлебнул.

— Поджечь?

— Нет. Кто знает, чего ей надо. Лучше подожди.

Бухта осветилась, на трехмачтовом судне внизу убрали паруса. Триест просыпался для извозчиков и носильщиков. Госпожа шла по траве в одном из ее тяжелых широких платьев.

— Зажигай.

Он повиновался. Гори, гори, невеста-солнце, свети, свети, луна-жених, прошептал он первым язычкам пламени. Так пел отец в солнцеворот. Госпожа подошла ближе, и он еле удержался, чтоб не отступить. Она протягивала книгу.

— Брось ее!

Она почти его коснулась. Какая-то беспомощность крылась в ее приказе. Она сама не будет бросать книгу в огонь. Он провел пальцами по обложке, переплету, пятнам, отступил от огня, погладил кожу, вспоминая, и, наконец, догадался, на что похоже это прикосновение — как рубец на спине его первенца.

— Нет.

Огонь рвался во все стороны.

— Пусть кто-нибудь другой. Я не могу.

— Это сделаешь ты. Немедленно.

Огонь выровнялся, устремившись вверх. Массимо не знал, как возразить. Ухо опалил голос Анны:

— Нас это не касается. Если она сейчас уедет… рекомендательные письма, прощальные подарки. Что тебе до этой книги? Дай мне, это же так просто.

Он не увидел броска, только услышал хруст, жар, пламя вздрогнуло, а когда взглянул на книгу в огне, переплет скрючился, как искривленный ноготь на ноге. Служанка присела, на голой коленке — закопченное родимое пятно. Горит верблюжья кожа, трещит гримаса, горят номера страниц, пылают звуки павианов, испаряются маратхи, гуджарати, синдхи, оставляя неразборчивые буквы, которые вспархивают искрами и оседают золой. Он, Массимо Готти, садовник из Карста неподалеку от Триеста, узнает в огне умершего синьора Бёртона, в молодые годы, в старомодном платье. Массимо протягивает руку, волоски опаляются, страницы горят, листки, нити, закладки и волосы, ее шелковые черные волосы, длинные тяжелые волосы, свисающие с настила, которые треплет жалобный ветер. Лишь стена огня отделяет покойницу, кожа отходит, череп трескается, она сморщивается, и то, что в конце от нее остается, весит меньше, чем ее прекрасные длинные черные волосы. Молодой офицер не знает, кто она, как ее зовут. Ему невыносимо дольше вдыхать этот запах.