Читать «Собиратель миров» онлайн - страница 143

Шериф: И все-таки, о Бёртоне, зачем придумывать вокруг него столько тайн? Может, он был просто любопытен, подумайте, если человек годами живет в наших странах, путешествует, то и дело встречая хаджи, слыша про хадж, почему у него не может возникнуть стремления самому пережить это удивительное событие, самому увидеть священные места.

Кади: Великий Бог создал всех людей, и потому любого человека может потянуть в Мекку, да возвысит ее Бог.

Губернатор: Я сдаюсь. Вы, сыны Мекки, — приверженцы хороших вестей, которые сами и посылаете в свет.

Шериф: А вы, турки, готовы под каждым камнем видеть скорпиона.

* * * * *

Его спутниками овладевает беспокойство. Еще недавно они неподвижно сидели на спинах дромадеров, сплавившись с ними в терпении, а теперь вытягивают шеи к востоку, погоняют животных навстречу солнцу, встающему вдалеке над грядой знакомых холмов. Саад заговаривает с ним, сам, впервые. Его маленький сад, великолепные финики — пальцы охватывают плод — он сам подаст их шейху Абдулле, и это вкусней всего, что он когда-либо пробовал в жизни. Мысль о пальме посреди этого лавового моря кажется грубой ложью. Ничто не предвещает цветения ислама, которое вскоре раскинется перед их глазами. Ничто, кроме беспокойства спутников. По каравану пробежала дрожь, все поехали быстрее и заговорили громче. Несколько всадников беспечно поскакали вперед, не опасаясь нападений так близко от города. Легкий подъем по сухому руслу, затем — черные ступени в базальте, наверх к пролому. Это Шуаб эль-Хадж — его обогнал на крутом склоне Омар — сейчас вы увидите, шейх, к чему так давно стремились. Сейчас вы полюбите пустыню, а с ней — весь мир.

Путешественники остановились на перевале, спрыгнули с верблюдов. Он видит силуэты, которые падают на колени, слышит звонкие возгласы, над гребнем — знамя эйфории, в пурпуре и золоте. Он приближается. Перед ним — вытянутый каменный стол, богато накрытый садами и домами, со свежей зеленью и финиковыми пальмами. Слева возвышается серая скалистая глыба, словно принесенная мощной лавиной. Вокруг него — ликующие крики, они восхваляют Пророка, как не восхваляли никакого человека. Да будет он жить вечно, пока западный ветер мягко веет над холмами Ниджа и молния ярко сверкает в небесах Хиджаза. Его славят даже солнечные лучи, смягченные росой. Шейх Абдулла пристально вглядывается, не замечая ничего особенного, дома — просто дома и пальмы — просто пальмы, но он хочет разделить экстаз других. Не то, что видимо, волнует сердце, а символы, какие каждый узнает внутренними оком, перед ними — не невзрачный городок, маленький оазис в безлюдной пустоши, не аль-Медина, «город», нет — им открывается величие веры, исток, начало. И он тоже глядит вниз на Блистательный город, и его крики тоже гремят между скал, и хотя он не плачет, как кое-кто из паломников, но порывисто обнимает Саада, теряясь в руках этого великана, и бормочет искренние слова благодарности. Величайшее земное счастье, говорит Саад, величайшее земное счастье. Долгие минуты он стоит на перевале, один в едином, принятый в праздничное братство, которое возникло от одного только взгляда на Медину, и если бы кто-то спросил сейчас о его принадлежности, он от чистого сердца провозгласил бы исповедание веры. Без той оговорки, что спустя минуту возникла в его голове: Постой, ты же не один из них. Зачем же ты ликуешь? Конечно, я один из них. Ты должен наблюдать. Я хочу участвовать. Путники двинулись дальше, вниз по серпантину, и его глаза принялись продираться сквозь волшебство, они порхали по городу, расчленяя, и он все запоминал — топографию, стены, главные здания, прямоугольные ворота, Баб-Амбари, через которые они въедут в Медину, и когда он кратко прервал свое напряженное наблюдение, то понял, что воодушевление рассеялось.