Читать «Максимализмы (сборник)» онлайн - страница 67

А потому надо уменьшить сумму до одного доллара и тогда выигрыш тебе обеспечен, и вполне возможно, что с пощёчиной. За оскорбительно низкую цену.

Узнавание

С помощью писательского таланта удаётся рассказать людям о том, что в глубине души (то есть, в бессознательном) они уже знали, но не смели или не умели это выразить сами. Ничего такого, что люди уже бы не знали, сказать невозможно, иначе они не поняли бы речь писателя и не происходило бы узнавания, которое является сутью восхищения. То есть всё, что делает писатель – это переводит нечто у читателя из бессознательного в сознательное. Если этого не происходит, что читателю книга не представляется интересной.

Естественное освобождение от сожалений

Убив ненавистного врага, можно жалеть только об одном, что его нельзя убить ещё и ещё раз.

Выебав желанную бабу, можно жалеть только об одном, что её нельзя ебать ещё и ещё без всякого перерыва.

Но вскоре появляется новый враг и новая баба – свежесть цели возобновляется и сожаления исчезают.

Пни и корни

Пень – это надгробный памятник умершему дереву. Надгробный камень – это пень, а мертвец под ним – это корни. Кладбище напоминает срубленный лес. Но уж слишком пни каменно-величественные.

Бродил недавно ходячим деревом по старому и красивому кладбищу. Выбирал, где пустить корни.

Навязанная жажда

В СССР я занимался сначала вольной борьбой, а потом самбо. На тренировках пить не разрешалось, не говоря уже перед схватками на соревнованиях. Считалось, что если попьёшь воды, то все силы у тебя уйдут вместе с жаждой. Как же я был удивлён, начав в Штатах заниматься дзюдо, что умеренное питьё во время тренировки не только разрешается, но настоятельно рекомендуется, чтобы не обезвоживался организм. Я с опаской стал попивать и сразу почувствовал, насколько это правильно. Сил только прибавлялось. Потом я поразился, как сразу после взвешивания перед соревнованием несколько борцов побежали нажраться, чтобы весить больше во время схватки. Я думал, что они во время схватки всё выблюют. Но оказалось, что победили.

Я вспомнил об этом, когда пару дней назад смотрел по российскому телевидению старую запись юбилея Андрея Вознесенского. Ему тогда стукнуло не больше 35–40. Он со сцены читал стихи в зал, переполненный восторженными лицами, в основном женскими. На голове его была причёска с подобием пробора далеко сбоку и с тщательно зачёсанными слева направо волосами, что типично для мужчин, тщетно старающихся скрыть лысину. На шее у Вознесенского был повязан извечный платок. Я никогда не видел его без нашейного платка. То ли у него на шее постоянно возобновляемый засос от почитательниц, смертельно влюблённых в его стихи, то ли незаживающая язва от зычного чтения, то ли это ничтожная попытка создать оригинальный поэтический имидж, по эффективности равный его попытке скрыть лысину.

Декламировал Вознесенский, долго, с выражением, голосом громким и гнусным. «Монолог того», «Монолог сего», «Треугольная Хрюша». Передышку ему давало только очередное поздравление от какой-нибудь шишки, свалившейся с ёлки советского искусства, и цветы, которые с утомительной периодичностью вкладывали ему в руки присеменившие к сцене девушки. Поэт сгибался в пояснице по направлению к подошедшей, принимал букет и с плохо скрываемым раздражением складывал его в охапку, растущую на красном рояле.