Читать «Максимализмы (сборник)» онлайн - страница 337

Михаил Армалинский

Нас привезли уже вечером в маленькую гостиницу в каком-то тихом предместье вдали от Манхаттена. Я же думал, что всё, называемое Нью-Йорк, состоит из сплошных небоскрёбов. В маленьком номере я вошёл в туалет и ужаснулся – унитаз сломан. Я так подумал, увидев в нём воду, а не пустоту, как тогда в России и Европе. Идея попадания дерьма в воду, а не на сухую фаянсовую поверхность унитаза, была мне совершенно неизвестна. Я осторожно нажал на ручку, и вода стала набираться в унитаз, а я перепугался, что сейчас зальёт номер, но, дойдя до нужной высоты, вода рухнула в трубу и первоначальный уровень воды вернулся на прежнее место. Тогда я сообразил, что так и должно быть, причём только так. Это ведь Америка.

Я решил выйти на улицу и осмотреться вокруг. За дверьми отеля открывалась длинная улица с фонарями и редкими невысокими домами. Ни одного человека не было ни в одну, ни в другую сторону. После многолюдных российских, венских и римских улиц это было непостижимо. Пустыня, которую оживляли изредка проезжавшие машины. Я сделал несколько шагов от гостиницы, тротуар кончился, дальнейшее продвижение в пустоту ночной улицы оказалось бессмысленным. «Америка лучше знает, как должно быть», – подумал я.

Завтра утром я улетал в Миннеаполис, и я решил вернуться в номер и поспать после бессонного перелёта. Постель была чистой, телевизор бубнил что-то непонятное, и я заснул с той же светлой мыслью: «Я – в Америке!»

Мой день

Сегодня в России День защитника Отечества и надо бы добавить: от собственного правительства, чиновников, бандитов, доморощенных нацистов, болтунов-бездельников, – да не видать таких защитников – они всё с американским империализмом борются и с довеском чеченского терроризма.

У меня же сегодня тридцать первая годовщина прилёта в Миннеаполис, прекрасный город, в котором я живу всю свою вторую жизнь.

23 февраля 1977 года я летел из Нью-Йорка пасмурным днём над Миннесотой, над маленькими домиками среди бесчисленных озёр, покрытых ледяной коркой.

При выходе из аэропортной кишки меня с сестрой встречали Юра и уже покойный Лев Осипович М. Лев Осипович был папин фронтовой друг, и я с ним встречался пару раз перед отъездом, а Юра был его сын, уже живший несколько лет в Миннеаполисе.

Именно Лев Осипович организовал нам вызов из еврейской общины Миннеаполиса, поскольку он был практически единственный человек, которого мы знали в США из тех, кто жил там (здесь) уже больше года. (Каким огромным сроком представлялся нам тогда год жизни в Америке!)

Лев Осипович, маленького роста, сухенький, вечно дымящий сигаретой деловой человек, легко и весело подшучивающий, работал в питерском отделении издательства Иностранная литература каким-то начальником по хозяйственной части. Именно его связь с иностранной да ещё литературой была поводом визита к нему. Папа мой не виделся со Львом Иосиповичем много лет, но, будучи не пассивным, а активным свидетелем моих литературных занятий и тщетных попыток опубликоваться, папа разыскал Л. И., и мы к нему приехали в гости. Первое, что бросилось в глаза при виде Л. И. – огромная блямба на его глазу. Глаз бил в глаза. Иначе как блямбой это не назвать, ибо это торчало как нечто растущее в странной свёрнутой в трубочку форме. В процессе разговора выяснилось, что это новообразование врачи боятся трогать, подозревают, что рак. Кроме того оказалось, что он скоро уезжает в Штаты к сыну и что он не видит никаких оснований мне, как писателю, оставаться в СССР. Эта встреча сильно повлияла на папу и на меня, так как на тот момент у нас ещё не было принято решения уезжать. Но вскоре мы к этому решению пришли, и во многом из-за Л. О., который оказался в этом деле последней блямбой, то есть, простите, последней каплей.