Читать «Дьявол победил» онлайн - страница 32

И вот, я был дома. Сразу мне стало понятным, что никого в нем, пока я пропадал на казенных харчах, не было. Да и для чего кому-то посещать его, если и в мое присутствие он ни для кого не представлял собой ничего привлекательного. Ах да, как же сразу не заметил – вот они, фантомы прошлого! Нет, мой дом был и остается обитаемым, ведь он такому неимоверному количеству призрачных теней подарил свой кров! Мои худшие опасения на все сто оправдались – самую царственную из теней я и сейчас видел, как живую. Все святые, как же правы те, кто причину любых наших страданий усматривает в наличии у нас прошлого! Добавляя с веселым пессимизмом, что не имей мы памяти о минувшем – захирели бы от переизбытка счастливых мгновений. Но у меня теперь от подобной хвори стойкий приобретенный иммунитет, ведь мои дела давно минувших дней – это просто сокровищница печали для дней текущих, на страже которой стоит огненный серафим вероломной памяти. Тогда в больнице я еще справлялся с наплывом губительных воспоминаний, хорошим подспорьем служила смена обстановки, но сейчас, когда все вернулось на круги своя, шлюзы окончательно прорвало. В последний раз силясь сопротивляться, я попробовал в ускоренном ритме сжевать несколько черствых ломтиков белого хлеба, но кровь так и не отхлынула от мозга к желудку, и я бросил это бесцельное занятие. Теперь я снова всеми мыслями был с такой далекой теперь женщиной, ближе которой еще вроде бы совсем недавно мне не было никого. Тогда я обнаружил, что моя персональная неспособность сберечь возлюбленную и так удачно вначале развивавшиеся отношения как отяжеляла обиду от потери, так и раздувала подленькую лжегордость (хоть за одно судьбоносное действие я теперь несу личную ответственность!). Я бы с превеликим удовольствием рассказал обо всем по порядку (мне и самому было бы интересно), если бы только знал, где у наших ныне почивших отношений альфа, а где – омега. Да, мы общались в общей сложности почти что целый год, но на каком этапе закончилось общение и началась симпатия, от которой дала ростки влюбленность, а самое главное – началась ли вообще, – этого я не могу разглядеть под самой мощной лупой. Знаю только, что эта связь развилась в нечто превышающее кратковременную любовную интрижку, вернее даже, в единственный в моей жизни случай отношений с женщиной, претендовавших на перерастание в «серьезные». Тот факт, что этот роман имел место быть в моей биографии, явилось полной неожиданностью, прежде всего, для меня самого. Причина вся в том, что я с детства панически боялся собственных чувств, без жалости пресекал любое их внешнее проявление, а если это не удавалось мне, то тщательно скрывал их, как некий преступный замысел. Все, что у большинства окружающих считалось вполне естественным и осуществляющимся в порядке вещей, мне казалось явлением не то чтобы непристойным или зазорным, а скорее – не укладывающимся в голове и пугающим. Я не понимал природы всех этих позывов сердца и плоти, меня озадачивало, как можно свободно делиться ими с тем, на кого они направлены, сама система построения отношений полов, основанная на их взаимном притяжении, представлялась мне неразрешимой головоломкой. Справедливость требует заметить, что я никогда не отвергал и не хулил любовь, как она есть, я просто не имел представления, как она войдет в МОЮ жизнь. Я знаю, вы ядовито усмехнетесь, мол, чего тут понимать – действуй, да и все. Но для человека, являющегося суровым и честным жандармом самому себе, подобная стратегия действий неприемлема в принципе. Ведь во всех своих делах и начинаниях я не признавал никакого иного руководства, кроме разума и его неопровержимых доводов. На протяжении всей жизни я был говорящим орудием этого разума, не смея ни на йоту отклониться от установленных им норм и стандартов правильности. А чистый, трезвый, беспристрастный разум признает лишь одну правду: все тщетно. Мой бездушный хозяин настолько обездвижил меня, связал по рукам и ногам, что даже манифестации безумия не могли освободить меня от его власти; самые нелогичные и сумасбродные поступки я совершал, сохраняя холодный ум. Но вопреки всему, я неустанно искал любви, как единственного средства против жажды смерти; за любовь я хватался, как за последнюю надежду, подобно человеку, готовому вот-вот сорваться в пропасть и обеими руками мертвой хваткой сжимающему ветки колючего кустарника. Я с болезненно обостренной чуткостью ловил каждое дуновение ее в воздухе, как задыхающийся от диоксидов пытается выхватить живительную порцию азота и кислорода из зашлакованной насквозь атмосферы. И чем больше свиней мне подкладывала неуверенность в себе, тем более пылким и безудержным становилось стремление достичь желанной цели и тем сбивчивее работало здравомыслие, указывая мне местонахождение искомого там, где его в помине не было. Взять хотя бы эпизод из не очень любимой мной студенческой жизни, когда я, учась на третьем курсе, почувствовал, что не в силах больше совладать с обуревающим меня чувством влюбленности в одну преподавательницу, десятью годами старше меня. Немного забегая вперед, признаюсь, что это была последняя сильная влюбленность в моей жизни, мне самому тогда шел двадцатый год. Короче говоря, положившись на лозунг «будь, что будет», я набрался глупости выложить ей все, как только выдалась свободная минута. Рассказал я ей, как мог адекватно, об этом злосчастном влечении… И навсегда запомнил тот теплохладный, отстраненный, напрочь официозный тон, совершенно непроницаемый даже для сочувствия и понимания, в котором прозвучали слова безоговорочного отказа. После этого я еще долго негодовал на себя, не понимая, кто меня за язык тянул; после такого отворота мне и сама необходимость признания, совсем недавно представлявшаяся такой естественной, теперь казалась всего лишь блажью, вполне достойной столь сурового наказания. И вдруг я все понял; осознание истины снизошло так внезапно, что заставило меня сотрястись всем телом в отчаянном и сумасшедшем хохоте, так похожем на последнюю вспышку эмоций, которую переживают перед смертью больные тяжелым и неизлечимым недугом. Ну откуда у нее может взяться понимание и дар эмпатии, когда она – красавица?! Ведь ей, сколько она живет, ни разу не доводилось изнывать от тайной, самой себя боящейся любви, не приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы отважиться раскрыть душу другому, а потом с замиранием сердца ожидать вердикт!.. Так на что же я рассчитывал, если эта женщина никогда не поймет, каково это – быть на моем месте?… Она так привыкла принимать как должное подобные подношения, что они ей до чертиков наскучили. Такими как я весь ее жизненный путь вымощен, и она уже попросту не замечает их… Сейчас я осознаю, что многое в то время преувеличил. Но, как бы там ни было, с тех самых пор у меня сформировалось стойкое отвращение ко всему, несущему отпечаток красоты, и добрых полгода я не позволял себе даже никаких наметок ухаживания за противоположным полом. Потому как самая небольшая конкуренция больно уязвляла мою гордость не столько из-за моей боязни быть отвергнутым, сколько из-за понимания, что я не один такой деловой в целом свете и что у каждой не совсем уродливой женщины имеется гроздь поклонников. В конце концов, простой случай помог мне выйти из этой трудности.