Читать «Родовое проклятие» онлайн - страница 132

Я думаю о них весь следующий день, и понимаю, что Дом необходимо восстановить. Только как? Как вернуть себе любовь и доверие тех, кого уже нет?

Иду в Храм, покупаю свечи, пишу записочки «О упокоении» с маленьким крестиком вверху листочка «Вам простые или заказные?» – негромко спрашивает женщина за церковным прилавком. «А какие лучше?» «Заказные, конечно…» «Давайте заказные» – тихо отвечаю, а потом стою и смотрю на маленькое пламя своей бескровной жертвы, молиться не могу: Он знает, зачем же обижать Его многословием.

36

Говорят, человек начинает по настоящему осознавать себя взрослым только после смерти близких. Пожалуй, я не успела еще до конца осознать свою взрослость. В течение года потихоньку привыкала к тому, что бабушки нет. Она умерла в апреле, в августе ушла Натуся, в январе не стало Маши, красавицы Марии, той, на кого я похожа, той, которая так и не стала моей настоящей бабушкой.

Мы с братом были у нее на сороковинах. Поехали сначала на Миусское кладбище, потом в Измайлово, где она жила.

Сороковины пришлись на Пост, а стол был обильным, заставленным мясными блюдами и салатами, бутылками с водкой и вином. Зачем я говорила тогда о том, что пощусь? Зачем? Нет, нет, я не демонстрировала своей набожности, не осуждала, Боже упаси! И все-таки, все-таки, не надо было этого, а надо было есть и пить, и плакать, поминая…

Муж ее – Яков Петрович, с некоторым испугом посматривал на окруживших его христиан. Все мы, так или иначе, были его детьми и внуками, его порослью, его потомками, и все мы были русскими у него, у еврея. Наверно, он думал об этом, не мог не думать, глядя на нас: на свою дочь пепельноволосую, курносую Лару и внучку Ольгу – вылитую мать, на правнучку Светланку, в третий раз повторившую его жену; на Андрея, с его широченными плечами и мощными бицепсами, в лице которого все так же непримиримо проступали Машины черты, и, наконец, на меня, как две капли воды похожую на Марию, Машу, Машеньку…

Он плакал, рассказывая о фаршированных кабачках, которые Маша сама закрывала в последнее лето своей жизни, он рассказывал потому, что я ела эти кабачки, да еще вареную картошку. Что я могла ответить ему, как утешить? И тогда я положила себе рыбы, которую он засолил к поминкам и запивала ее красным вином…

Пост еще не кончился, впереди – страстная неделя, потом Пасха, а сразу за ней Авдотьина годовщина. После долгого молчания позвонила Валя. Услышав ее голос, я напряглась: «Сейчас опять будет просить, чтобы Егор у нас пожил» – подумала.

В прошлом году после смерти Авдотьи Егор приехал в Москву, «развеяться», – так объяснила Валя. Он выглядел больным, сидел на кухонном диванчике, скрючившись, рассказывал какие-то истории, говорил быстро, невнятно, глотая звуки и целые слова, нервно смеялся. Мне было жаль его до отвращения.

У нас тогда совсем денег не было. Я обедала на работе в долг. Потом попросилась у начальства на ВДНХ, там заработанные деньги выдавались ежедневно – от общей суммы продаж – 10 процентов, рублей 100 в день получалось, ну, может, 150. В магазине набегало что-то за неделю, но надо было выплатить долг – деньги, которые я занимала на Авдотьины похороны.