Читать «Тайна смерти Петра Первого: Последняя правда царя» онлайн - страница 46
Юлиан Семенович Семенов
— Как эль? — спросил Дефо.
— Хорош.
— А мне кто-то говорил, что русские бранят его; любят лишь свой мед.
— Верно, — легко согласился Епифанов. — Мы вообще-то больше прилежны своей пище. Наши страдают без борща, например, или без свежего каравая…
— Каравай? Это что?
— У нас такие хлеба пекут. Форма у них особая да и вкус свой…
— Вкус хлеба везде одинаков.
Епифанов улыбнулся:
— Ну уж…
— Не согласны?
— Конечно не согласен.
— Даже "конечно"… Эк вы своему приписаны… А церковь наша тоже не нравится?
— Страшит, — ответил Епифанов.
— Чем же?
— Обычностью своею… Праздника нет, один долг и страх перед Богом.
— Вообще-то Бога бояться не такой уж большой грех, это спасает многих от такого свинства, которое трудно сдержать законом.
— Ваш "акт о мятеже" сдерживает всех.
Дефо потянулся к кувшину, разлил эль по кружкам и лишь после этого поднял глаза на собеседника. Его последняя фраза заставила великого англичанина заново — в доли секунды — проанализировать весь предыдущий разговор, сделать вывод, внести коррективы на будущее. Фраза свидетельствовала о том, что собеседник далеко не так прост, как кажется, и что его милая застенчивость, столь понравившаяся поначалу Дефо, есть маска опытного дипломата, ведущего свою, совершенно от Дефо отдельную партию. Действительно, "акт о мятеже", принятый десять лет тому назад, вызвал на Острове множество разнотолков. Этот закон предписывал судьям монархии право и обязанность требовать разгона любого собрания, где было более двенадцати участников, если, особенно, собрание это признавалось мятежным. Отказ повиноваться позволял открывать огонь или же атаковать саблями наголо.
— Я противник этого акта, — откинувшись на деревянную спинку высокого стула, ответил наконец Дефо. — Он кажется мне наивным и трусливым.
— Вы не боитесь говорить так с иноземцем?
— Как правило, опасно говорить со своими, от них жди подвоха. Но я не скрывал своего мнения и от своих. Оградить можно землю; мысль не поддается огражденью. Мысль — явление особого рода, она делается отточенной, когда ею обмениваются, как деньгами на базаре. Да и потом, понятие "мятежность" — сложная штука; поколения должны смениться, прежде чем утвердится истина. Может быть, мятежное на самом деле окажется единственно правильным, а умеренное, привычное — мятежным, ибо мятеж есть не что иное, как захват чего-то кем-то… Был ли Кромвель мятежником? Не убежден… Каким его образ будет рисоваться нашим внукам? Не знаю… Относительность надежнее упрямой убежденности. Согласны?
Епифанов тоже ответил не сразу; он не очень-то даже и скрывал неудобства; Дефо отметил это сразу же, остро; на какой-то миг в его сердце возникла жалость к русскому.
— Мне трудно говорить, сэр Даниель, ведь я чужестранец…
— Каждый чужестранец рассматривает страну, куда он приехал, не отвлеченно, а надеясь извлечь пользу из дурного или хорошего опыта для своей родины, не так ли? Разве возмущение стрельцов не было раздавлено такими же законами — если не по форме, то по смыслу? А разве у них не осталось последователей? Разве не собираются они и поныне тайными группами, чтобы обсуждать и осуждать реформы вашего государя?