Читать «Утраченный Петербург» онлайн - страница 42

В своем любимом дворце она жила с конца апреля по конец сентября. Расстояние от Зимнего дворца (на Невском) до Летнего (он стоял на месте Михайловского замка) — всего ничего. Но каждый переезд был обставлен весьма торжественно: за каретой государыни тянулись экипажи придворных, по пути ее следования выстраивались гвардейцы, гремели военные оркестры, в момент въезда на территорию дворца оглушительно палили пушки Петропавловской крепости и Адмиралтейства, яхты снимались с якорей у Апраксина дома и швартовались у Летнего сада, вечером сверкали фейерверки. Тот же ритуал повторялся и при переезде из Летнего дворца в Зимний.

Вместе с Елизаветой Петровной из Зимнего дворца в Летний перебиралось и великокняжеское семейство. Екатерине здесь нравилось: можно было выйти в сад, хотя бы ненадолго затеряться в его аллеях, скрыться от любопытных взглядов. Она знала, что государыня приказала за ней следить. Это возмущало, обижало, заставляло притворяться. Даже когда скрывать было нечего. А уж когда было.

Отступление о материнской и сыновней любви

В судьбе будущей Екатерины Великой Летний дворец занимает место особенное. Точнее, даже не в судьбе, а в становлении ее характера. Именно в этом, созданном для радостей и утех, дворце она пережила страшные часы, избавившие от последних иллюзий, заставившие трезво оценить окружающих.

Семейный портрет. Великий князь Пётр Фёдорович с супругой, будущей Екатериной Великой

В 1754-м, на десятом году пребывания бывшей Ангальт-Цербстской принцессы в России, она, наконец, после долгих злоключений готовилась родить. О том, что предшествовало появлению на свет законного наследника престола, рассказывать не буду. Это уведет очень далеко от темы книги. Но не рассказать о самих родах и их последствиях нельзя. Хотя бы потому, что именно это событие в итоге предопределило судьбу Летнего дворца. Рожала в небольшой комнате на втором этаже. Вспоминала потом, что все время дуло из окна: то ли его сознательно не хотели закрыть, то ли оно просто плохо закрывалось. Роды были тяжелые. И все равно день, когда услышала: «Сын!», мог, должен был стать для нее счастливым, каким он становится для большинства женщин. Но ее лишили этого счастья. Как только новорожденного обмыли, присутствовавшая при родах Елизавета Петровна унесла мальчика к себе и показала его матери только через шесть недель, и то на несколько минут. Потом большинство биографов будут отмечать, сочувствуя бедному Павлу, что у его матушки не было развито материнское чувство. Возможно. Но что же тут удивительного? Екатерину лишили самого первого, рождающего взаимную любовь контакта с сыном. Это не могло не подействовать на ее психику, как бы она ни гордилась тем, что нервы у нее железные.