Читать «Ярошенко» онлайн - страница 148
Владимир Ильич Порудоминский
К сожалению, Товарищество не может требовать от своих членов известного уровня нравственности и порядочности; его цель — успехи, развитие и распространение искусства… Вот почему, как я думаю, оно не выражает и, вероятно, не выразит Вам коллективного своего негодования по поводу Вашего поступка. Иное дело отдельные члены! Как частные лица они имеют на то полное право, и вот я, пользуясь именно им, а также ввиду сказанного мною в самом начале заявляю Вам, что Ваша статья не делает Вам чести и лишает меня возможности относиться к Вам с уважением».
Это письмо вряд ли забыл Куинджи и, конечно, не забыл Ярошенко.
Настало время сказать Куинджи о неудобстве невыясненных отношений между людьми.
Рассказывают, что вскоре после выборов в Академию Ярошенко и Куинджи обедали в одном доме. В конце обеда Ярошенко откланялся хозяевам. Куинджи вышел следом. Они молча оделись, молча вышли на улицу.
— Я на собрание Товарищества, — нарушил молчание Ярошенко. — Нам с вами не по пути.
«Забытый храм»
Ярошенко, кажется, единственный раз в жизни не скрывает огорчения, растерянности даже: «…чтобы можно было распорядиться с нашим обществом так легко и просто, не встретив ни сопротивления, ни стыдливости…»
Дубовской, глядя на Ярошенко, бывало восхищался:
— Выдержка его необыкновенная, никогда не позволит себе выйти из равновесия. Волнение других никак не возбуждает его. Я подобных людей не встречал. Какое-то непоколебимое спокойствие и упорство.
Но тут, кажется, впервые вышел из равновесия.
«Я так расстроен все это время и не могу спокойно думать о том, что случилось…».
«Мучительно думать, что выдохлось все хорошее, что скрепляло так долго союз людей…».
Вот как он заговорил: «так расстроен», «не могу спокойно думать», «мучительно»…
Он, наверно, и сам не замечает, как эти непривычные, не его, не ярошенковские, слова срываются с пера.
Но тут же — спокойствие и упорство: нет силы, которая могла бы вдохнуть жизнь в чиновническую Академию; не профессоров надо переменять, не программы, не обстановку классов — все это само переменится, если строить дело на новой основе. Если не определенное, свыше указанное направление «внедрять» в искусство, а дать ему свободно служить обществу; если поддерживать в художнике внутреннее побуждение к творчеству, а не подменять это побуждение материальными выгодами; если видеть силу и величие в самом звании художника, а не обременять «жреца искусства» степенями и рангами — если судить о художнике по его творениям, а не по чину, ему присвоенному.
Нынешнее усиление Академии обернется в будущем еще большим поражением: «перекрещенцы» увязнут в болоте — и тогда уже не останется никого, кто сумеет хотя бы отсрочить гибель обреченного историей учреждения.