Читать ««Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг.» онлайн - страница 8

Пример рождения довольно сомнительных предположений демонстрирует барнаульская исследовательница Н.В. Кладова. Посчитав, что обнаруженных ею «расстрельных дел» Алтайской губчека в отношении представителей «исторической контрреволюции» слишком мало, Кладова заявляет, что отсутствие жизненной агрессии и низкая пассионарность «понижают эффективность функционирования системы подавления», чем «в частности, можно объяснить феномен более мягких приговоров по делам начала 20-х гг. в сравнении с периодом большого террора». Эти дела обычно заканчивались амнистией, причём якобы даже в отношении тех, кто «пролил реки крови».

На деле, примеров уничтожения чекистами как ответственных работников колчаковской власти, так и рядовых чиновников и военнослужащих вполне достаточно. Невозможно игнорировать и крайне распространённый на Алтае «красный бандитизм», проявлявшийся в бессудном истреблении представителей и сторонников белых властей. «Жизненной агрессии» в Сибири было более чем достаточно. Для модных ныне психоаналитических штудий гражданская война — хороший материал, но серьёзные выводы о масштабности и накале репрессий требуют анализа широкого круга источников, а не механической подгонки фактов из рассекреченных документов под категории пассионарности, диктата и пр.

Недостаточный уровень изученности проблем истории ВЧК-ОГПУ Сибири виден и на примере работы В.И. Исаева и А.П. Угроватова, рассматривающей органы госбезопасности в общей системе правоохранительных структур региона. Авторы сообщают немало очень ценных сведений, но, к сожалению, повторяют ряд устаревших оценок истории ВЧК-ОГПУ. Не отрицая факта ликвидации большевиками правового государства, указанные историки относят органы советской политической полиции, сами себя именовавшие карательными, к правоохранительным органам. Сочувственное цитирование фразы Дзержинского «Законность для нас первая заповедь» (с. 88) может вызвать только недоумение, равно как и оценка секретного сотрудничества с ЧК-ОГПУ как формы патриотизма (с. 163). В.И. Исаев и А.П. Угроватов утверждают, что в ОГПУ Сибири «разумеется… трудилось большинство честных и преданных своему долгу сотрудников» (с. 151). В подтверждение этого тезиса авторы приводят факт, когда в 1927 г. ветераны-чекисты в обстановке нагнетаемого военного психоза отказались от денег, собранных для них к юбилею в трудовых коллективах (ведь ясно, что в приказном порядке!) и отдали их на постройку бронетанкового отряда, что явилось якобы «высоким патриотическим поступком». Из решений 2-й конференции сибирских ЧК в октябре 1920 г., нацеливавших «органы» на создание эффективного агентурного аппарата с целью усиления борьбы с контрреволюцией, авторы, вслед за ведомственным историком И.И. Белоглазовым, повторяют вывод о «переносе акцентов на методы наблюдения и информирования» (с. 83). Однако на деле этот тезис, требовавший от органов ЧК более тонкой работы, немедленно был использован для усиления репрессий: фабрикация массы сибирских «заговоров» в 1920–1922 гг. осуществлялась именно за счёт провокационного использования специально подобранной агентуры.