Читать «На хуторе Загорье» онлайн - страница 42

Подробно о том периоде жизни брат так никогда и не рассказывал, если не принимать в расчет его ответ «Орловской правде» за 21 июня 1970 года, в котором Александр Трифонович сжато и экономно описал эту поездку, задуманную и совершенную вместе с Сергеем Фиксиным. Одновременно он посоветовал «Орловской правде» обратиться к Сергею Андреевичу Фиксину, который, по его мнению, «лучше всего это помнит».

Я будто въяве вижу приезд брата в Загорье. Летом 1928 года нежданно, совсем как с неба, заметили мы приближающуюся к нашему подворью легковую извозчичью повозку, чего никогда прежде не бывало. С любопытством вглядывались. Да это наш Александр! Приодет он был, как мне тогда показалось, «по-городскому», и то, что приехал на извозчике, говорило о каких-то его денежных возможностях.

Наше волнение, нашу радость передать не хватит сил. Во всех углах только и слышалось: «Приехал! Приехал! Шура приехал!»

Хотелось прыгать, обнимать гостя, целовать его. Объятья, нетерпеливые возгласы, горящие наши глаза — все было отдано ему чохом, единодушно, враз. Тут и отец из кузницы, на ходу вытирая лицо рукавом рубахи, подошел, и они обнялись, расцеловались, и отец сказал: «Ну вот и хорошо! Приехал…» — что-то не договорил, засуетился, оглянулся, поймал меня за плечи и объяснил, что есть мне задача:

— Давай-ка дуй в Ляхово! — дал денег, и я уже мчался стежкой по ковалевским перелескам, срезая где только можно кривизну дороги. В лавке было несколько человек, и нужно было ждать своей очереди, но «мне же всех срочней», я молитвенно глядел на Кузьмича, который никак не замечал меня, и тогда я крикнул: «Дядя Кузьмич! Дядя Кузьми-ич! Мне же срочно! Брат приехал!»

Кто-то засмеялся, Кузьмич буркнул что-то неприятное, просьбе моей не внял, и я в досаде и обиде должен был ждать.

Пока я бегал в Ляхово, а мать собирала, что могла, на стол, гость наш с меньшими — Павликом, Машей и Васей — не торопясь ходил по стежкам и дорожкам усадьбы, заглядывая в уголки своего детства, останавливался, вспоминал, узнавал. Заглянул в предбанник, где по-прежнему стоял его стол, за которым он провел самые сокровенные часы своей юностью. Подошел к яблоньке с развилкой ствола, о которой отец когда-то сказал: «Это вот твоя, сын!» Так она и называлась потом — Шурина яблонька. Его так захватили встречи со своим недалеким прошлым, что он не сразу услышал, как звала мать: «Шура, Шура! Иди же к столу, ждем!»

И вот мы уже сидим за столом, семья в полном сборе. Но мне казалось, что наша радость отозвалась в брате какой-то грустью — был он среди нас уже гостем. Он приехал, чтобы взглянуть еще раз на родное подворье, повидать мать, отца, братьев, сестер, а впереди был опять город, неведомые нам заботы, надежды и огорчения. И ничего он уже не мог изменить. Он не рассказал, что там и как в Крыму, чем он там занимался, что он думает и как будет жить дальше, хотя отец и делал попытку вызвать его на разговор.