Читать «У женщин грехов не бывает!» онлайн - страница 103

Ирина Крицкая

Я оставила его на дороге. Такси на стоянке не было. Асфальт под фонарями блестел.

Он шел пешком. Без шарфа. Я не успела намотать.

А вот потом было все хорошо. Через несколько дней он вернулся. Сказал: «Прости меня, я страшная свинья». И я простила. Имела право. Потому что я знаю точно, и он это тоже всегда знал: у женщин не бывает грехов, все гадости делают мужчины.

31

Я вернулась из Египта рано утром. В Москве было минус двадцать пять. Когда двери аэропорта открылись, я не смогла выйти на улицу. С первого раза не получилось, у меня под дубленкой ничего не было кроме майки. Сунула нос – и назад. Как в прорубь, честное слово. Я открыла чемодан и натянула все, что было, и шарф на ушки намотала.

Все равно было холодно, на стоянке я попрыгала как зайчик возле своей заледеневшей машины. Сапоги на снегу хрустели, как я быстро отвыкла от этого хруста. Что я там пробежала до машины? А спина насквозь промерзла, и пальцы кололо до боли. Я корчилась в салоне и мечтала о борще. Ничего не надо мне, ни страстей, ни книжек – борща мне горячего со сметаной, пять капель водки к нему, с грибочком и с перцем. Всю дорогу я думала только об этом. Точнее, ни о чем. Я это умею. Очечки на нос, «Ду хаст» погромче, педальку в пол – и никаких страданий. Главное, сентиментов не слушать, неврастеникам нужна жесткая музыка и левый ряд.

Когда я проезжала Задонск, было уже светло. Я только там глаза и подняла. Купола на холме сверкали. На просторе, под небом, монастырь всегда кажется далеким и нереальным. После указателя «Задонск» я всегда сбавляю, голову в сторону, и рука сама тянется… Я успеваю перекреститься и дальше гоню, так еще ни разу и не свернула.

Мать моя там бывает, ездит к источнику. Известное место, все кому не лень туда приезжают. А мне еще рано, я потерплю.

Однажды, когда мне было двенадцать, к нашим окнам подъехала машина. Моя мама подняла чемодан, был у нас в доме рыжий кожаный чемодан, родители по очереди брали его в отпуск. Она подняла этот чемодан, а отец зашел на кухню и полез в аптечку. Положил под язык две таблетки нитроглицерина и начал дышать, глубоко и медленно. Я ему сказала: «Да ладно, пусть едет. Мы наконец-то заживем. Ура! Свобода!».

Я знала, что мать уезжает. Не в отпуск, а насовсем. Я даже рада была, как ребенок, который видит взрыв издалека.

Я осталась на кухне. Отец вышел в зал. Там молотил телевизор. Потом я услышала музыку. Показывали грустного композитора Мартынова. Он пел свою несчастную песню про лебедей. Ту, где самку лебедя убил охотник. «Ты прости меня, любимая, за чужое зло…» – вот эта песня. Отец стоял под люстрой с красными глазами. Метр девяносто, сто двадцать килограммов, нога сорок шестого размера, две любовницы, концерты, фестивали, галстук-бабочка… – все равно плакал.

Мама вышла из дома. Я забеспокоилась – ее чемодан остался в прихожей, и я поняла: что-то не так. Минут через пятнадцать она вернулась домой. Платье сняла. Халат надела.

А я не поняла, почему она осталась! Никто не просил. Зачем она «Лебедей» слушала, когда ее ждала машина? Собрала чемодан – поезжай! Я не поняла тогда. Подумала, ерунда какая-то, сначала собрать чемодан, а потом разобрать.